Чудес не бывает

–Запрещено же! - возмутились подружки.

–Так, - сказал я. - Девчата, вы уже закончили тренировку?

–Мы - да, - с намеком ответила Линда.

–Тогда идите, пожалуйста, в Школу, я вас догоню.

Когда они ушли, я повернулся к Тики.

–Ну что, посмотрим, чему ты научился?

Он кивнул, не отрывая взгляда от земли. Даже сквозь защиту я чувствовал его смущение и напряжение.

Провести проверку так, чтобы он не догадался о моих подозрениях - а то еще обидится, - оказалось сложно. Я так и не придумал ничего, только выяснил, что мальчишка способен поднимать крупные и тяжелые предметы и свободно манипулировать ими. На редкость, подозрительно свободно.

Пришлось отпустить его с миром и возвращаться в Школу в глубокой задумчивости. Догадка сама собой превращалась в уверенность, и я ничего не мог с этим поделать. Некрасиво подозревать человека без должных к тому оснований, но я чувствовал, что это его рук дело! Не бывает вампиров!

В безысходной тоске от невозможности что-либо предпринять, я решил навестить деда. Попью чаю и забудусь, мнилось.

Арбин, шевеля бородой, вчитывался в толстый седой фолиант.

–Заходи, устраивайся, - махнул он рукой. - Чайник сейчас закипит, ты завари там, если хочешь, и сиди, я скоро буду.

–Да я, собственно, просто так, - сказал я, закрывая дверь, и, мельком глянув в его книгу, прошел к креслам у камина. - Привет, дед.

Арбин читал про вампиров.

Я сел, вытянул ноги и задумался. Помешались все на вампирах, что ли? И чем, интересно, я займусь после Школы? Уйти уйду, а чем жить буду? В Мирандол возвращаться не тянет. В Школе остаться? Увольте. Странствующим магом не хочется, хлопотно очень. Придворным? Служить бы рад, прислуживаться тошно. Открыть лавочку по торговле приворотными зельями? Не мой стиль, да и стартового капитала, опять же, нет. Тоска, ох, тоска наша колдовская жизнь!

Я обернул медную ручку чайника тряпкой и снял пузатого друга с огня. Заварил чай, поставил толстого на подставку у камина, чтобы не остывал. Налил в чашку душистую жидкость и уселся обратно думать.

Хотя сколько можно думать об одном?

В смысле, думать можно бесконечно, да только надоело.

И я стал просто сидеть.

Дедов кабинет всегда поражал меня сочетанием размера с уютом. Огромное помещение, потолок теряется где-то наверху, свет до него не доходит, и только по ощущению уюта и тепла догадываешься, что потолок все же есть. Оттуда, из темноты, свисает длинная цепь с тяжелой старинной люстрой - железное кольцо, по окружности которого - множество свечей. Если запрокинуть голову и долго смотреть вверх, на это светящееся кольцо, начинает казаться, что оно висит само по себе. Поздней осенью, когда особенно свирепствует ветер, люстра покачивается и кружится, отчего комната наполняется дрожанием желтых пятен. Около дверей, боком к ним, так что правым глазом дед видит входящих, стоит огромный стол, за которым дед частенько читает интереснейшие книги. Иногда он позволяет мне в них заглянуть, но почитать никогда не разрешает. Камин сделан в стене напротив дверей, но так как кабинет не прямоугольный и даже не квадратный, а какой-то угловой, то от дверей видно только самого деда, если он сидит в своем кресле, а того, кто сидит во втором, напротив деда, обычно скрывает высокая спинка. Остальные стены помещения заняты в произвольном порядке книжными шкафами, окнами, диванами, коврами, ковры же заняты коллекциями зверей, шкур и картин, а диваны - подушками и мохнатыми пледами. "Я люблю отдохнуть прямо за работой", - говорит дед, но я, например, никогда не видел, чтобы он когда-нибудь пользовался своими диванами, подушками и пледами, обычно за него это делал я, или Эмир, или кто-нибудь еще. Ужасно приятно было лечь на такой диван, чтобы видеть, как дед шагает по кабинету, мыча себе под нос что-нибудь, бормоча или напевая, то садясь за стол и хватаясь за перо, то отбрасывая в перо и снова принимаясь ходить, дергая себя за бороду, или залезая в шкаф по пояс и роясь там, поднимая пыль. Головой на плюшевую подушку, и если поерзать по ней щекой, то она тебя мягко почешет коротким ворсом, а если укрыться с головой, то другую щеку будет кусать отрастивший длинную шерсть плед. И глаза потихоньку пощипывает, и веки начинают тянуть вниз, и спускаются ниже, а так как лежишь на боку, то веки, как двери, закрывают реальность, а на их внутренней поверхности сначала ходят желтые и фиолетовый пятна, потом картина расширяется, приобретает линии, знакомые черты - и начинается сон… И остается от кабинета только мягкий запах пыли, плюша, чая…

От стука я вздрогнул. Тряся головой, согнал дрему, как птицу.

–Одного я всегда не мог понять, - сказал Арбин. - Почему просачиваться есть обязательное свойство информации? Почему в Школе обязательно найдется проныра, не только умеющий узнать тайну, но и счастливый разболтать ее?

–А? - сказал я. - Что случилось?

–Ты заметил, что половина Школы вооружилась всякими амулетами, а другая половина активно вооружается?

–Ну, - сказал я, - первый курс прячет при моем появлении какие-то шнурки.