Чучхе

И тут на меня накатило — я вспомнил, как несся за ним, ломился, ни черта уже совершенно не соображая, хрипя, толкаясь… Я даже, кажется, задохнулся, как задыхался там — расхристанный, шатающийся, мокрый, громко топочущий, с вытаращенными глазами и разинутой пастью. В праздничной, поддатой, укутанной-застегнутой, всхохатывающей, нетерпеливой толпе — в раскрасневшейся, отдувающейся паром, морозно переминающейся, постукивающей ножкой об ножку, не таясь разливающей, разбрасывающей бенгальские искры, поглядывающей на часы: кто на запястье, кто вперед-вверх — в том направлении, куда он, сука, и бежал, резвый, виляющий, словно совершенно не уставший, чесал, ввинчивался, протискивался, отпихивал… Я уже почти потерял его из виду. Я его уже почти потерял.

Я действительно мало что понимал и воспринимал — и вроде бы даже не услышал раскатившегося в небе огромного, гулкого, звонкого, победного перелива… Просто в следующий момент в руках моих заплясала эта чертова штуковина — а толчея сказочно-послушно и быстро стекла в стороны, сминая сама себя… Наверное, я что-то орал, наверное, орали вокруг — он обернулся: на бегу, лишь немного снизив скорость. Не оглянись он, не притормози — ведь ушел бы, ушел, скрылся за спинами…

Легких не было, сердце скакало меж диафрагмой и теменем, скакала в страшно далеких и мне не принадлежащих ладонях эта хреновина — и не думая, разумеется, наставлять недлинное свое рыльце туда, куда надо… И вдруг все запнулось: стоп-кадр. Он вполоборота, и ствол, уткнувшийся-таки в него, и палец, чертов мой палец, не могущий, не могущий шевельнуться.

А потом ударило, врезало — коротко, сочно, веско… Пленка пошла опять.