Чучельник

На основе знаний, полученных в университете, он определил убийцу как типичного шизофреника с пережитой историей насилия. Но все это теории, болтовня. Банальность. По той же логике, узкая длинная лавка могла представиться ему символом женской матки. В психологии для всего есть своя символика. И совпадений не бывает. Амальди хорошо помнил, что им внушали с первой же лекции. Психолог не приемлет случайностей, не интересуется совпадениями, поскольку любому совпадению есть логическое объяснение. «Даже если феномен, как таковой, смысла не имеет, его могут наделить смыслом те, кто наблюдают, делают выводы, изучают причины и следствия». Это часто повторял профессор, и в данном случае он бы наверняка заключил: «Таким образом, для нас помещение лавки должно символизировать матку». А от матки неизбежен переход к матери. Любимой, ненавидимой, почти наверняка желанной. А вдобавок – к матери-убийце либо потенциальной убийце. Потому что убивать учатся с колыбели. Он убил антикваршу, чтобы убить мать. Вне всяких сомнений, именно такова логика психолога-криминалиста, а он, Амальди, и есть психолог-криминалист. Убив мать, маньяк символически убил самого себя. Коль скоро он убийца и никем иным себя не мыслит. А где он это сделал? В лавке, которая, кстати говоря, похожа на матку, где находится он, еще не рожденный. Каждый психопат имеет четкое представление о добре и зле, совершенно непостижимое, нелогичное с точки зрения так называемых нормальных людей. Подсознательно больной жаждет оздоровления и пытается преодолеть болезнь самыми радикальными способами. Если отвлечься от этих способов, его поведение можно даже назвать героическим. Для полиции и наблюдателей главное действующее лицо – больной, а для него, больного, – сама болезнь. Противостояние болезни, как правило, имеет человеконенавистническую природу, больной ведет с нею непримиримый диалог, слышит ее голос, чувствует ее характер, наделяет одушевленными чертами, как сожителя, бросает ей вызов, провоцирует ее, стремится утвердить свое господство над нею. Больной и болезнь, так сказать, вырывают друг у друга руль и в итоге не справляются с управлением, теряют самоконтроль. А что такое в данном случае самоконтроль, как не отчаянная попытка самоутверждения? У кого больше прав на существование, у меня или у болезни? Порой это вызывает жалость окружающих. Как в случае с Айяччио. Но Айяччио, обретя провидение вместе с болезнью, все же не убивал антикваршу, не ампутировал ей руки, не втыкал в губы рыболовные крючки, не приклеивал веки и не писал посланий на латыни кровью своей жертвы.

Убийца – человек образованный и немолодой, это очевидно. Чтобы так обставить убийство, нужен определенный культурный багаж, который накапливается с течением времени. Но все это опять-таки болтовня, думал Амальди, болтовня, которая может привести к разгадке, но не иначе, как постфактум. Подобно тому как искусствовед может часами объяснять художнику, что именно тот хотел изобразить, но никакой искусствовед не способен представить себе еще не написанную картину, не говоря уж о том, чтобы написать ее.

Одно можно сказать с полной определенностью: психопат, прежде чем дойти до такого, должен прослушать не один семинар по теории и практике извращения. Вот единственно надежная отправная точка. Красная линия. Амальди решил поискать другие, менее изощренные преступления, имеющие нечто общее с убийством Вивианы Юстич. Скажем, убийства животных. Почти все маньяки тренируются на животных. Хотя вскрыть эти случаи еще труднее.

Телефонный звонок вернул Амальди к действительности.

– Вас спрашивает синьорина Черутти, – отчеканил голос в трубке.

– Меня нет.

– Она говорит, что дело крайне важное.

Да, видимо, она так легко не отступится.

– Соедините! – рявкнул он.

Ничего, он заставит ее отступиться.

– Джакомо…

– Синьорина Черутти, у меня очень много работы. Так что, прошу вас…

Молчание в трубке. Вот и хорошо. Значит, дошло.

– Синьорина Черутти?

Прерывистое дыхание. Сдавленный всхлип.

– Он… он мне…

– Кто – он? – ледяным тоном спросил Амальди.

– …прислал посылку.

– Кто прислал вам посылку?

За отчаянными всхлипами он с трудом разбирал слова.

– А в посылке…

Опять рыдания. Нет, она плачет не из-за него.

– …в посылке…

– Что в посылке, Джудитта? – смягчился Амальди.

– Котенок.

– Какой котенок?

– Двухмесячный… За что он его?.. Котенок-то чем ему помешал?

– Ты где, Джудитта?

– Дома.

– Ты не одна?

– Одна.

– Жди меня.

– Хорошо.

– Не бойся, я скоро.

Амальди схватил куртку и выбежал из кабинета. В коридоре столкнулся с Фрезе.

– Я не ошибся, посмотри… – взволнованно начал тот.

– Сейчас не могу, – отрывисто бросил Амальди, не останавливаясь.

Фрезе пошел за ним к лифту.

– Что стряслось?

– Убили котенка.

– Что?

– Потом.

Двери лифта еще не раздвинулись до конца, но Амальди уже вскочил в кабину.

– Как будет время – посмотри. – Фрезе протянул ему какие-то листки. – Это копии, не страшно, если потеряешь. Я не ошибся, – повторил он.