Чучельник

– Сначала я увидел старуху. Мы стояли с ней плечом к плечу, и я слышал, как она бормочет молитву. Я много раз слышал, как эту молитву читают старухи в старом городе, греясь в случайно проникшем туда лучике солнца. Голос этой старухи напоминал ритмичные и монотонные голоса женщин, слышанные в детстве, и плеск волн в гавани, и скрежет тачек, которые толкают перед собой снующие по пристани грузчики… Все эти звуки… И еще в этих звуках был ужас и дикое отчаяние… и смирение, которое я ненавижу больше всего на свете… Помню, как плакал какой-то полицейский – здоровенный, толстый детина стоял и тихо плакал… Потом все звуки заглушил вопль женщины. Она расталкивала толпу, а люди хватали ее за руки и уговаривали не смотреть. Но полицейский не вмешался, он стоял там, как будто совсем без сил, и ронял слезы… И тогда я протиснулся сквозь толпу, хотя и понимал, что этого делать не надо… Да, по прошествии стольких лет могу точно сказать: я заранее знал… что там увижу… что там увижу.

Амальди зажмурился и увидел толпу, обступившую черное нагромождение мусорных мешков.

– …Как мешок. Тело было как мешок, Джудитта… Ее превратили в мешок с мусором… и бросили там, в переулке… словно мусор… убийца свалил ее, словно она мусор… отбросы… а не человек… Это была уже не она… Светлые волосы были ее… но это была не она, Джудитта… И никогда уже не станет ею… это тело, как мешок…

Он не стал рассказывать о черном слое запекшейся крови, похожем на поблескивающий пластик, о глазах, устремленных в никуда, в свинцовое, удушливое небо старого города. Не рассказал он и о том, как убийца взрезал ей то место, где несколько дней назад ее девственность была нарушена сверстником на утесе, прикрытом утащенным из дома одеялом, после того как они умчались из дома на велосипеде.

– Ей было всего шестнадцать… И неизвестно, кто убил ее, кто бросил там, в переулке, среди мешков с мусором…

Амальди подозревал, что это был кто-то из клиентов ее матери, которая с того дня перестала заниматься проституцией, поскольку в этом уже не было необходимости.

– Вот почему я выбрал эту работу… Я занимаюсь убийствами… потому что не могу забыть, не могу смириться.

Амальди поднял голову, повернул к себе лицо Джудитты, приблизил его к своим покрасневшим глазам.

– Я должен был тебе сказать… ты должна это знать, Джудитта. Я такой… и вряд ли когда-нибудь стану другим. Я обречен ловить того, кто… Я обречен копаться в мусоре… Я должен был тебе это сказать… потому что не знаю, смогу ли когда-нибудь похоронить ее… и сделать счастливой тебя…

Джудитта вытерла ему слезы, пригладила волосы, расправила ворот рубашки.

В этот момент из подъезда за их спиной вышла старуха, вся в черном, в толстых чулках и стоптанных башмаках, и вскрикнула, едва не налетев на них.

– Хоть бы скамейку себе нашли, бесстыдники! – заорала она, едва оправившись от испуга и воинственно размахивая хозяйственной сумкой.

Бормоча извинения, Амальди и Джудитта торопливо встали и заспешили прочь. Девушка так и не выпустила его руку. Какое-то время они шли молча, потом она вдруг спросила:

– Когда ты смотришь на меня, то думаешь о ней?

Амальди замедлил шаг.

– Нет.

– Покажи мне тот переулок.

Поймав удивленный взгляд Амальди, она добавила:

– Я не боюсь.

XIX

Наутро Джудитта вышла из дома и увидела в почтовом ящике конверт с ее именем, но без фамилии. Она помедлила, прежде чем вытащить его: сразу вспомнились похабные послания. Но потом она разглядела на конверте штамп комиссариата и поняла, что письмо от Джакомо Амальди. Прижав его к груди, она стала вскрывать конверт. Но передумала, взглянула на часы и быстро пошла по направлению к больнице – отрабатывать за вчерашний прогул. Письмо она прочтет потом, надо уметь сдерживать свое любопытство. Как в любовной игре, она продлит пытку, отчего наслаждение станет еще острее.