Чтоб никогда не наступала полночь

– Тогда быть мне самым счастливым и самым несчастным из людей. Счастливым уже оттого, что добился такого, о чем большинство и не мечтает – удостоился чести, пусть на короткий миг, предстать пред царственные очи Вашего величества, несчастным же – потому, что должен буду покинуть вас и более не возвращаться. Что ж, тогда буду служить вам вдали и молить Господа, чтобы однажды служение королевству и его славной владычице вновь хоть ненадолго вознаградило меня тою же благодатью.

Эти витиеватые словеса он репетировал до тех пор, пока не смог произнести их, не чувствуя себя дураком, и все это время надеялся, что Хансдон не сыграл с ним злой шутки и придворные не разразятся хохотом, слыша сии непомерные похвалы. Но нет, смеяться никто и не думал, и напряжение меж лопаток отчасти унялось.

Уголки губ Ее величества дрогнули в намеке на улыбку. «Да ведь истинная цена наших славословий ей прекрасно известна», – подумал Девен, на краткий миг встретившись с нею взглядом. Впрочем, немудрено: Елизавета была отнюдь не из юных девиц, чьи головы можно вскружить сладкозвучными речами, и понимала всю несуразность высот, до коих возносили ее комплименты придворных. Гордыня Елизаветы тешилась лестью, а политический ум находил ей должное применение.

«Наши хвалы делают ее величие непомерным, и это прекрасно служит ее целям».

Однако сие рассуждение нимало не облегчало аудиенции.

– Ну, а семья? По-моему, твой отец – член Почтенной компании торговцев канцелярскими принадлежностями[2].

– И джентльмен, государыня, владеющий землями в Кенте. А также – ольдермен Фаррингдона Внутри[3], и с радостью служит Короне, печатая определенные религиозные тексты. Я же, со своей стороны, не наследую его ремесла, но состою в Грейс-Инн[4].

– Хотя учение твое, насколько я понимаю, не завершено. Ты бывал в Нидерландах, не так ли?

Щекотливый предмет, учитывая тамошние неудачи и, прежде всего, нежелание королевы отправлять туда солдат… однако его военные деяния в Нижних Землях, наряду с прочим, и позволили отличиться настолько, чтобы сегодня оказаться здесь.

– Именно так, государыня. Два года тому назад я служил в Зютфене, вместе с вашим дворянином Уильямом Расселом.

Королева, не сводя с него взгляда, рассеянно повертела в руках шелковый веер.

– Какими владеешь языками?

– Латынью и французским, государыня.

Освоенные начатки голландского упоминания не заслуживали.

Королева немедля перешла на французский:

– Случалось ли тебе бывать во Франции?

Оставалось лишь молить Господа, чтоб его выговор оказался удовлетворительным. Хвала небесам, она не выбрала латыни…

– Нет, государыня. Вначале я был занят учебой, затем же, с началом раздора, лишился такой возможности вовсе.

– И хорошо. Слишком уж многие из вас, из молодежи, вернулись оттуда католиками. – По-видимому, это была шутка: кое-кто из придворных добросовестно захихикал. – Ну, а стихи? Не пишешь ли ты виршей на досуге?

По счастью, Хансдон предупредил хотя бы о том, что королева начнет задавать вопросы, не имеющие ничего общего с формальной целью его прихода. «Всякий ее приближенный, – сказал лорд-камергер, – должен соответствовать определенным меркам. Он должен быть красив и обладать чувством прекрасного. Каковы бы ни были твои обязанности при дворе, изволь также украшать собою ее окружение».

– Нет, государыня, собственных не пишу, однако над переводами работать пытался.

Елизавета кивнула, словно сие разумелось само собой.

– Скажи, каких поэтов ты читал? Не переводил ли из Вергилия?

Изо всех сил стараясь поспеть за непоседливым умом королевы, так и скакавшим от предмета к предмету, Девен успешно отразил и этот, и прочие вопросы, и все – по-французски. Пусть королева и состарилась, но разум ее не выказывал ни малейшей медлительности. Мало этого, время от времени она шутила с окружавшими ее придворными, и не только по-английски, но и по-итальянски. Пожалуй, громче всего приближенные Елизаветы смеялись над итальянскими остротами, которых Майкл не понимал. Делать нечего: если он будет принят ко двору, итальянский придется освоить. Хотя бы ради самозащиты.

Без предупреждения оборвав допрос, Елизавета бросила взгляд за плечо Девена.

– Лорд Хансдон, – сказала она.

Означенный дворянин с поклоном выступил вперед.

– Скажи-ка: не опасно ли предавать свою жизнь в руки сего джентльмена?

– В его руках, как и в руках всех прочих джентльменов Вашего величества, – отвечал седовласый барон, – ваша жизнь в полной безопасности.

– Весьма обнадеживающе, – сухо заметила Елизавета, – учитывая, что Тилни совсем недавно казнен как заговорщик.

С этим она вновь устремила на Девена стальной взгляд. Едва сдержав порыв затаить дух, Девен мысленно взмолился о том, чтобы не показаться королеве похожим на прокатолического заговорщика.

Наконец Елизавета решительно кивнула.

– Он заручился твоими рекомендациями, Хансдон? Тогда – быть по сему. Добро пожаловать в ряды Благородных пенсионеров[5], мастер Девен. О твоих обязанностях тебе расскажет Хансдон.