Чтоб никогда не наступала полночь

Не в силах вымолвить ни слова, он кивнул.

Лицо Суспирии озарилось знакомой мечтательной, нежной улыбкой. В последнее время он видел ее нечасто.

– Мой Тиресий, – проворковала она, гладя его по щеке. – Что же ты видел?

– Сердце, – шепнул он в ответ.

– Чье сердце?

Фрэнсис только покачал головой. В который раз он видел, но не понимал…

– Сердце, отданное в обмен на яблоко из нетленного, вечного золота. Что это значит, понять не могу.

– Я тоже, – призналась Суспирия. – Однако смысл твоих видений ускользает от нас не в первый, и, думаю, не в последний раз.

Совершив над собою усилие, он сумел улыбнуться.

– Неважный из меня провидец. Похоже, я слишком долго прожил среди вас и больше не могу отличить настоящих видений от собственных фантазий.

Суспирия рассмеялась, и Фрэнсис счел это победой.

– Какие игры мы с тобой можем разыгрывать! Ведь большинство дивных готовы принять за истинные пророчества самые странные вещи. Можно отправиться ко двору Герна[55] и учинить там великое замешательство.

Чтоб ей стало легче на сердце, он с радостью согласился бы и на эту затею, пусть даже рискуя навлечь на себя гнев великого короля в венце из оленьих рогов. Но тут его внимание отвлек новый звук. К негромкому журчанию ручья прибавились чьи-то шаги, донесшиеся из коридора, ведущего к саду.

Услышала их и Суспирия. Поднявшись, оба увидели в арочном проеме пухлую фигурку Розамунды Медовар. Мало этого, явилась она не одна: за нею стоял незнакомый Фрэнсису дивный – усталый, в дорожной пыли, с огромным вьюком за плечами.

Фрэнсис взял Суспирию за руку. Та вопросительно подняла брови.

– Похоже, к нам прибыл новый жилец. Идем, поприветствуем его вместе.

Большой Виндзорский парк, Беркшир,

11 июня 1590 г.

Должно быть, этот дуб стоял здесь от начала времен – столь он был огромен и древен. Его толстые ветви тянулись в стороны, точно могучие руки, укрывая землю у корней изумрудными тенями.

Под этим пологом собралось более четырех десятков гостей. Такого собрания дивных владык еще не видела Англия! Сошлись они со всей страны, из Камберленда и Нортумберленда, из Корнуолла и Кента, и со всех межлежащих земель – короли и королевы, лорды и леди и прочие великие да знатные особы, а в стороне, в почтительном отдалении, выстроилась их свита… От всего этого великолепия просто захватывало дух!

Встречу назначили здесь, на нейтральной территории, вдали от спорных земель и дивного чертога, который многие до сих пор почитали творением неестественным, символом презренной узурпаторши. Здесь, под надежной защитой древнего дуба, древа королей, им предстояло обсудить возникший спор – и, в конечном счете, признать право новой королевы на трон.

Но Луна знала: все это – только формальность. Ее право на Лондон было признано в ту минуту, когда Дикая Охота повиновалась приказу уйти. Рассеянно поглаживая рукоять меча, внимала она пышной, витиеватой речи одного из королей о традиционных правах дивного монарха. Наследовать трон Инвидианы ей вовсе не хотелось: слишком уж много мрачных воспоминаний это влекло за собой, а камней Халцедонового Чертога вовек не отмыть от крови, но этого решения, как и всех остальных, было уже не изменить.

Речи затянулись надолго. Сопредельные владыки упивались вновь обретенным достоинством и властью, и к этому Луна была готова. Однако со временем их многословие успело порядком ей надоесть, и представившейся, наконец, возможностью высказаться она воспользовалась с искренней радостью.

Держа в руках Лондонский меч в ножнах, она обвела взглядом собравшихся королей. Надетое в этот день платье полуночно-синего шелка, сверкавшее лунным светом и бриллиантами, казалось чрезмерно броским: Луна отнюдь не забыла, как, выпав их фавора, пряталась по закоулкам Халцедонового Чертога, кутаясь в лохмотья собственных нарядов. Однако платье было выбрано неспроста: многие из собравшихся одевались в кожу или листву, не столь явно напоминавшие одеяния смертных, Луне же непременно следовало подчеркнуть одно немаловажное обстоятельство. Памятуя об этом, она перевела взгляд за спины собравшихся прямо под дубом, на рыцарей и дам, ожидавших в стороне.

Подняв руку, она поманила его к себе.

Майкл Девен, стоявший между сестер Медовар, замешкался, заколебался, чего и следовало ожидать. Однако Луна, не сводя с него взгляда, вопросительно приподняла бровь. Пришлось ему выйти вперед и встать за ее левым плечом, заложив руки за спину. Подобно Луне, он был одет в небывало роскошный наряд, сшитый для него дивными мастерами специально к этому дню.

– Те, кто сегодня собрался здесь, – заговорила Луна, – вспоминают Инвидиану без всякой любви. Я сама вспоминаю житье под ее властью с болью. Но сейчас прошу вас вспомнить кое-кого другого – женщину по имени Суспирия. Ее попытка… Некоторые скажут: подобное вне наших сил. Другие заявят, что и пытаться незачем, что смертные и дивные всегда жили врозь, и пусть сей порядок останется неизменным.