Что значит быть студентом: Работы 1995-2002 годов

Остановимся на особенностях риторики настоящего текста. Перед нами образец бюрократического письма без юридических или медицинских коннотаций. Автор, полицейский чиновник, пользуется понятием «мужеложество»для описываемого им явления. Происхождение слова — древнерусское: его наиболее ранней зафиксированной формой было «мужелогание»(впервые — в тексте XII века). Это понятие — «калька» древнегреческого arrenocoltiax— «соединение мужчин, самцов», «мужесцепление» — и, тем самым, означает определенное действие. В российской медицинской литературе конца XIX века «мужеложество», «содомия» и «педерастия» часто использовались как синонимы. Два последних имели более широкое применение и отличались известной неопределенностью значений, имея в виду и гомо-, и гетеросексуальные акты. «Мужеложество» как юридический термин могло описывать и гетеросексуальный анальный акт (казус, известный из определения Сената по делу Микиртумова в 1869 г.). В публикуемом документе это понятие охватывает как анальный, так и оральный секс, взаимную мастурбацию, мужской групповой секс и мужскую проституцию, означая известные телесные акты (но не более того!). При всей расплывчатости понятий можно утверждать, что автор далек от идеи патологической гомосексуальной личности и рассматривает то, что позднее назовут «гомосексуализмом» как недавно возникший и быстро распространившийся социальный порок («существует уже несколько лет»), свойственный «главным образом» «людям богатым, для которых сношения с женщинами сделались уже ненавистными». «Неимущие» и «молодые люди» — только «жертвы», кои «питают весьма часто глубокое презрение к подобного рода промыслу, но отдаются ему тем не менее, хотя и с отвращением, ради выгод и приобретения средств к веселому и легкому существованию». Эта картина сексуального поведения куда больше напоминает взгляд на человеческое тело как социально, а не биологически детерминированное, распространенный в анатомических и медицинских трактатах до середины XVIII века, нежели современные автору европейские «натуралистические» представления. При этом, правда, важно отметить, что медицина 1880–1890-х годов также оставляла широкое поле для понимания гомосексуализма лишь как социального порока: например, В. М. Тарновский уделял значительное внимание «приобретенной педерастии» [493]. В свою очередь, тема социально-имущественного расслоения стала доминировать в размышлениях российской образованной публики после эпохи Великих реформ, в годы быстрого экономического развития при Александре III (1881–1894). «Купеческая» драматургия А. Н. Островского, «крестьянская» литература, социальные романы Л. H. Толстого так или иначе обратились к обсуждению болезней «капитализации» страны. Появление слоя неимущих, но праздных горожан, «людей дна» также «оформилось» в самостоятельную тему публицистов и писателей. В отличие от распространенного в западноевропейских текстах имиджа опасного «люмпен-пролетария», которого необходимо надежно изолировать и контролировать как источник беспорядка и болезни, в т. ч. для буржуазного семейства, в России часто используется иная конструкция — развратный «буржуа»/бюрократ/дворянин разлагает традиционную народную нравственность. Имея богатую предысторию в славянофильской традиции, эта идея была подхвачена и консерваторами с их антибюрократической риторикой, и осторожными либералами с их противоречивым идеалом Запада, и революционерами с дорогим их сердцу крестьянином-общинником, а позднее — пролетарием. Конечно, существовало и близкое соответствующим европейским текстам видение предмета, но в подчеркнуто умеренных тонах и с более чем немногочисленным кругом сторонников (по крайней мере, до 1907–1917 гг.). Эта же специфика отличает и русские медицинские и юридические тексты о проституции и гомосексуализме (при всех их отличиях друг от друга). Мы не стали бы утверждать, что такой взгляд на вещи заимствован нашим чиновником из каких-то текстов, — речь идет о «духе времени».

б) Публичное и приватное: Россия и Европа.