Что умеет пони?

— Кось, кось, кось… Хоу, хоу, хоу, — уговаривала строптивую кобылку Домна Ивановна. — Не бойся, милая, не бойся, хорошая…

Карасёва изловчилась и накинула ей на шею верёвку.

Маленькая лошадка заметалась, потащила маленькую Карасёву по широкому двору. Еле усмирили они вдвоём бунтовавшую пленницу. Из длинной сенной верёвки Домна Ивановна сделала что-то вроде уздечки. Теперь можно было вести пони домой.

— Глянь, какая складная коняжка! — любовалась кобылкой Карасёва. — Всё, как у настоящей, а маленькая-то какая! Как куколка!

В этот день фуражиры вернулись без сена, но с лошадкой на привязи.

— Дед! — закричала Карасёва вышедшему навстречу из конюшни сторожу. — Смотри, какую мы тебе куклу привели! Вот тебе игрушка на старости лет!

Пони определили в пустовавшее конское стойло — денник. Сторож Терёхин нацарапал куском извёстки на двери денника кличку — «Кукла». Он просунул между прутьями в денник руку, чтобы погладить лошадку, но та прижала уши, повернулась задом и ударила крепкими копытцами в дощатую переборку.

— Ишь, лютая какая! — поспешно выдернул дед руку. — С вашей Куклой игрушки плохие!

— Ничего! — обнадёжила Карасёва. — Привыкнет.

Но норовистая кобылка не привыкала. Она никому не давалась погладить, надеть уздечку. Только Домне Ивановне разрешала она входить в денник. Да и то, пока Карасёва убирала его или задавала в кормушку овёс, Кукла забивалась в угол, прижимала уши и скалила зубы, если к ней подходили поближе.

— В запряжке, видно, не была… Под седло такая малютка тоже не годится, — вслух размышлял дед Терёхин. — Что же она умеет делать? Она уж не молодая, должна же знать какое-то дело?

Необыкновенные способности Куклы открылись не скоро. Но довольно неожиданно.

По распоряжению директора Дронова во все службы и помещения совхоза провели радио. Местный радиоузел утром и вечером передавал совхозные новости, вызывал на совещания, повторял фронтовые сводки московского радио. Шёл третий год войны, врага гнали на запад, и по местному радио всё чаще звучала весёлая музыка.

Однажды, когда из громкоговорителя полились звуки вальса «Дунайские волны», Кукла вдруг завертелась в деннике, замотала головой, а потом поднялась на дыбки и прошлась по деннику из угла в угол.

— Глядите, глядите! — закричал дед Терёхин. — Наша Кукла-то что вытворяет!

Ваня помчался на радиоузел, чтобы там снова поставили пластинку с «Дунайскими волнами». И опять под звуки этого вальса лошадка начала вертеться и раскланиваться.

— Дед! — сказала Домна Ивановна сторожу Терёхину. — Ты, говорят, был когда-то первым на селе гармонистом. Сыграл бы ты нам эти «Волны».

— Да я уж забыл! Не умею!

— Ну, вспомнишь, научишься! Уж если лошадка танцевать научилась, вальс-то как-нибудь разучишь!

Сторож принёс старую гармонь и стал разучивать в дежурке вальс. Вернувшись с фуражом, Карасёва выводила во двор на длинных вожжах Куклу. Начиналась репетиция. Под звуки гармони Кукла вальсировала, вставала на дыбы, опускалась на колени и кланялась воображаемой публике. Вспомнив своё искусство, Кукла словно бы подобрела — перестала кусаться и бить задом в доски денника.

А через год пришла победная весна. Кончилась война, вернулись домой фронтовики. Совхоз встречал своих воинов торжественно. Прямо на площади перед конторой были расставлены столы. В то тяжёлое время на них не было изысканных блюд, но на это никто не обращал внимания. Сверкало майское солнце. Общий праздник был светел и печален. Печален потому, что очень многие солдаты не вернулись с войны.

Вместе со взрослыми за столами сидели школьники, помогавшие совхозу. Директор Дронов сказал речь. Он поздравил всех с Победой, с возвращением солдат в родное село, благодарил за труд в совхозе. Против Вани за столом сидел бывший сержант Карасёв, муж Домны Ивановны. Он снова, как до войны, стал фуражиром. На его груди сверкали, малиново позванивали боевые медали.

После торжественной части был концерт самодеятельности учащихся школы, где учился Ваня Кашин. А потом дед Терёхин в новой голубой рубахе сел в сторонке на табурет и растянул цветастые меха своей гармони. Зазвучал вальс. И Домна Ивановна, очень помолодевшая и нарядная, как настоящая артистка, вывела Куклу. Серая в яблоках лошадка кружилась, ходила на задних ногах, становилась на колени и кланялась сидевшим за столами фронтовикам.

Такого шумного успеха Кукла, наверное, не имела никогда!

— Большое искусство! — сказал директор Дронов. — Война кончилась, теперь жизнь быстро наладится, откроется в городе цирк. И нам, товарищи, нужно будет отдать нашу Куклу. Жалко, конечно, но ведь такой талант должен принадлежать всем, не только совхозу.

© Чернышев Вадим Борисович, текст, 1985