Что-то со мной не так (сборник)

В середине лета я снова пала духом и начала посещать врача. Я была им недовольна и записалась на прием к другому врачу, женщине, хотя и от первого врача не отказалась.

Кабинет врача-женщины находился в дорогом районе неподалеку от Грамерси-парк. Я позвонила в дверь. К моему удивлению, дверь открыла не она, а мужчина в галстуке-бабочке. Мужчина очень рассердился, что я позвонила к нему.

Потом из кабинета напротив вышла женщина, и врачи стали ссориться между собой. Мужчина злился, потому что ее пациенты всегда звонили в его дверь. Я стояла между ними. После того случая я больше туда не ходила.

Я долго не рассказывала своему врачу, что посетила другого доктора, думала, что его это обидит. Я ошибалась. Меня тогда беспокоило, что он не сможет скрыть, как безмерно оскорблен, хоть я и продолжала платить ему гонорары. Он возразил:

– Я могу позволить себе обижаться только до определенной степени.

После каждого посещения я думала, что больше к нему не пойду. Тому было несколько причин. Его кабинет располагался в старом здании, которое с улицы заслоняли другие дома. Оно стояло посреди сада с множеством тропинок, арок и клумб. Иногда, входя в дом или выходя из него, я замечала странную фигуру, спускавшуюся по лестнице или исчезавшую за дверью. Это был невысокий коренастый человек с копной черных волос, в белой рубашке, застегнутой до самого подбородка. Проходя мимо, он смотрел на меня, но лицо его ничего не выражало, хоть я поднималась вверх по лестнице очень близко от него. Этот человек все больше раздражал меня, потому что я не понимала, какие взаимоотношения могут связывать его с моим врачом. Где-то в середине каждого приема я слышала мужской голос, выкрикивавший с верхней лестничной площадки одно слово: «Гордон».

Другая причина, по которой я не хотела больше посещать своего врача, состояла в том, что он не делал записей. Я думала, что он будет записывать и запоминать факты, касающиеся моей семьи: что мой брат жил один в городе, в одной комнате, что моя сестра была вдовой с двумя дочерьми, что мой отец был нервным, требовательным и обидчивым, что моя мать придиралась ко мне еще больше, чем отец. Я думала, что врач будет изучать свои записи после каждого моего посещения. Вместо этого он выходил вместе со мной и сбегал по лестнице в кухню, чтобы сделать себе кофе. Я считала, что такое поведение свидетельствует о недостатке серьезности с его стороны.

Над некоторыми фактами, которые я ему сообщала, он смеялся, и меня это беспокоило. Зато когда я рассказывала ему то, что и впрямь казалось мне забавным, он даже не улыбался. Он пренебрежительно отзывался о моей матери, так что мне хотелось заплакать от обиды за нее и за счастливые моменты моего детства. А хуже всего было то, что он часто плюхался в свое кресло, вздыхал и принимал отрешенный вид.

Характерно, что каждый раз, когда я говорила ему, что он ставит меня в неловкое положение и заставляет чувствовать себя несчастной, он начинал мне нравиться больше. Несколько месяцев спустя мне уже не было необходимости говорить ему об этом.

Мне показалось, что с моего последнего посещения прошло очень много времени, и я решила пойти к нему снова. Минула всего неделя, но за неделю всегда много чего случается. Например, у меня произошла крупная ссора с сыном, на следующее утро квартирная хозяйка предъявила мне уведомление о выселении, а днем мы с мужем имели долгий безнадежный разговор и решили, что никогда не сможем примириться.

Теперь мне постоянно не хватало времени, чтобы рассказать ему все, что я хотела. А хотела я рассказать своему врачу, что жизнь моя казалась мне забавной. Я рассказала ему, что моя хозяйка надула меня, что у моего мужа две подружки и эти женщины ревнуют его друг к другу, но не ко мне, что друзья мужа игнорируют меня и что я, бродя по городу, натыкаюсь на стены. Все, что я рассказывала, смешило меня. Но к концу часового сеанса я уже рассказывала ему о том, что, оказываясь лицом к лицу с другим человеком, лишаюсь дара речи. Между нами словно встает стена.

– А между вами и мной сейчас есть стена? – спросил он.

Нет, между нами стены не было.

Врач видел меня перед собой, но смотрел куда-то мимо. Он слышал слова, которые я произносила, и в то же время какие-то другие слова. Он разбирал меня на части, складывал снова каким-то другим способом и показывал мне это. Существовало одновременно и то, что я делала, и его представления о том, почему я это делала. Истина переставала быть очевидной. Из-за него я уже сама не знала, что чувствую на самом деле. Вихрь мыслей с жужжанием носился вокруг моей головы. Он оглушал меня, и я всегда оказывалась сбитой с толку.

К концу осени моя жизнь затормозилась, и я перестала разговаривать, а в самом начале зимы почти утратила способность мыслить здраво. Я двигалась все меньше, пока почти совсем не перестала ходить. Заслышав гулкое эхо моих шагов на лестнице внизу, мой врач никогда не знал, хватит ли мне сил подняться.