Что-то пошло не так

«Эх, была не была… Если что, успею встать», – решил, внимательно осмотревшись по сторонам. Потом снял куртку, аккуратно, не спеша, сложил её, положил на сухую траву под фундаментом оружие, на него – одежду, а сверху улёгся сам. Почти тут же, как из-под земли, возле него появился ярко рыжий ушастый котенок. Он по-хозяйски обнюхал Богдана, залез к нему на грудь, удобно свернулся калачиком и тихонько заурчал. «А ты откуда взялся? Какая, к черту, война?!» – сонно подумал тот, прижимая к себе рыжее чудо. И едва он успел это сделать, ослепительная вспышка больно полоснула по глазам, перекрыла воздух и пропала…

Богдан с шумом вдохнул воздух, протер глаза. Темно. Почему темно? Где он? Будто в ответ на его мысли мягко щелкает выключатель и до него доносится спокойный мамин голос:

– Вот незадача – опять лампочка перегорела. Ты здесь оставайся, сынок, а я схожу, новую поищу. Стой на месте, милый, не то в потёмках оступишься и упадешь.

Слышатся неспешно удаляющиеся шаги. Мама уходит, оставляя его наедине с темнотой. На какое-то время в комнате воцаряется зыбкая тишина, только слышно, как в оконное стекло бьется заблудившаяся муха, да где-то совсем рядом уныло плачет маленький ребенок.

– Ну вот – порядок, – снова раздаётся щелчок выключателя, и на этот раз в комнате разливается холодный ровный свет. Возле входных дверей стоит мама. У её ног – крошечный рыжий котенок.

– Думала, наконец-то усну… Вроде все дела переделала, а не спится мне, мучит что-то, тревожит… Встала… и вправду, лампочка перегорела, свет потух… Вот теперь все в порядке – можно спокойно отдыхать.

Богдан молча наблюдает за мамой. Совсем, как в детстве, на расстоянии. И, как в детстве, ему хочется прижаться к ней, попросить, чтобы не уходила, чтобы выслушала его… Он не знает, что нужно сделать, чтобы мама задержалась, лихорадочно ищет достойную причину, потом начинает креститься и направляется к матери, чтобы последовать за ней, но, как и прежде, мама строга и невозмутима. Она делает шаг назад, второй…

– А вот этого, сынок, делать не надо… Когда ты родился, я поблагодарила Пресвятую Богородицу…

Мама снова пятится, отступает. Неизвестно откуда в комнате появляется густой молочно-белый туман, и ноги матери будто растворяются в нем. Туман становится плотнее, поднимается выше, обволакивает все вокруг, заполняет собою оставшееся свободное пространство.

Богдан идет быстрее, пробует бежать, протягивает к матери руки, чтобы хотя бы прикоснуться к ней, но мама бесследно исчезает. На месте, где она недавно стояла, свернувшись невзрачным клубочком, лежит рыжий котенок, жалкий и беспомощный, как он сам когда-то в детстве…

– Поаккуратнее, поаккуратнее, этот теплый ещё, может, живой… Чш-ш-ш! Да тихо вы, расшумелись, как галки, ничего не слышно! – прикрикивает на беседующих стоящий рядом с ним человек. – Живой! Точно, живой! Дышит! Вытаскивай его!

Чьи-то грубые, бесцеремонные руки хватают его за голову, за ноги, дергают, тянут… Становится невыносимо больно, так больно, будто из него вынимают душу. Он делает попытку кричать, звать на помощь, но тщетно. На минуту боль отпускает его, и он слышит приглушенный разговор.

– Миша, иди сюда! Смотри!..

– Откуда?

– Да вот, у этого… в кармане… И карточка там же была… Вместе с адресом.

– Грузи его в машину. И второго раненого туда же. Что там у него? Нога?.. Ему перевязку сделали? Да мне пофиг, что кровотечение!.. Жгут наложите, что ли… Нам лишь бы до больницы его довезти, чтобы кровью по дороге не сошёл… А там сами разберутся, без нашей помощи. Смотри, молодой совсем, зелёный, жалко, если что… Чем раньше выедем, тем лучше – больше шансов, что живым останется. Бери его… Вот так, осторожно… Чуть выше… ещё… ещё… Ложите рядом. Остальных потом к Иванычу доставим, он знает, что с ними делать. Ты здесь с ребятами оставайся, а я с ними поеду…

Те же грубые руки вновь поднимают его, куда-то несут, потом не совсем деликатно бросают на твердый пол. Рядом с собой он чувствует человеческие тела. Холодные уже, мертвые. Все кончено. Становится совершенно безразлично, куда его везут и что с ним будет дальше, и он погружается в это безразличие, как в мутный омут…

Сознание возвращается к нему вместе с пониманием, что рядом никого нет. Потом становится ясно, что лежит он уже не в кузове машины, а в помещении, к тому же – на кровати. В комнате остро пахнет лекарствами, хлором и прочей больницей. Запахи эти, как ни странно, не вызывают раздражения, наоборот, успокаивают, но вздохнуть свободнее все равно не получается – по-прежнему сильно болит голова.

Временами ему кажется, что боль живая, что она беспокойно ворочается, крутится, что-то вынюхивает, будто ищет себе место, где бы устроиться поудобнее и остаться там навсегда. А ещё она, эта боль, что-то постоянно бормочет и сердито бухтит, не забывая при этом сверлом вонзаться в мозг.