Что-то остается

Надо сказать, что окружающая толпа довольно спокойно отнеслась к присутствию сего воплощенного кошмара. Никто не разбегался с криками ужаса. Люди расступались, давая дорогу, не более того. Когда они расступились в очередной раз, я разглядела еще одну великолепную деталь. Хвост. Драконий, усаженный шипами хвост с пикой на конце.

Арваран. Господи Боже, настоящий, всамделишный арваран!

Арваран шествовал не один. На пару шагов впереди него двигался пожилой худощавый найлар в добротном плаще и меховой шапке с хвостом, подобной тем, в каких любят расхаживать альды. Эта парочка продефилировала мимо торговых рядов и скрылась за палатками. Имори посмотрел на меня и показал большой палец. Он тоже никогда не видел арваранов.

Я огляделась. Альхан как сквозь землю провалился. Испугался, что ли? Забавно. Никто лишний раз головы не повернул, а этот — на тебе — сбежал.

— Госпожа?

Никуда он не сбежал. Отлучился на минутку.

— Вот это зрелище, — сказала я, — С ума сойти. Я-то думала, арвараны только в Каорене водятся.

— Это господин Ардароно. Таможенный инспектор. Бешеный, — альхан поглядел в ту сторону, куда они скрылись и вздохнул, — Ящер — помощник его и слуга.

— Почему бешеный?

— Всюду нос свой сует, а нос нюхучий. И уж, коли чего разнюхает — тогда держись. И взяток, говорят, не берет. Бешеный и есть.

— Да, сложненько вам приходится.

— И не говори, госпожа. От ящера ничего не припрячешь. Насквозь видит, дьявол.

— Арвараны — эмпаты.

— Чего — арвараны?

— Эмпаты. Слышат эмоции.

— А, это точно. С ними только один способ проходит — удрать вовремя, пока не учуяли. Слышь, госпожа. Я тут прикинул твое дело. Погуляй где-нибудь четвертую четверти и давай на это же место. Принесу товар, тогда расплатимся.

— Хорошо. Спасибо, помог ты мне. Настоятельница послала меня за покупками, а что я с трудностями столкнусь, не предупредила.

— Вишь, здесь все пуганые. Чужим людям не верят, провокации боятся. Были уже случаи.

— Ты-то не побоялся, парень.

Он ухмыльнулся.

— А я следил за тобой, голубушка. Куда тебе в провокаторы. Ты знай за кошельком своим приглядывай.

Он подмигнул и пропал. Я схватилась за кошелек. Слава Богу, на месте. На всякий случай перепрятала за пазуху.

Вот и ладно. До встречи с пронырой есть время. Побродим по рынку. Надо подарочки купить. Девочкам что-нибудь вкусненькое. Ирги какую-нибудь одежку приличную. А то словно оборванец ходит. И Стуро. Стуро я плащ куплю. Большой плащ с капюшоном, чтобы крылья прикрывал.

Мальчики мои! Как я без вас соскучилась!

Ирги Иргиаро по прозвищу Сыч-охотник

Ох, печет пятки. Печет. Пожалуй и впрямь пора те, приятель, отседова подаваться. Оно, конечно, можа опять — того, сам себя в угол загоняешь, зазря заводишь… Скорее всего — именно так, потому что то, что ты накрутил, вряд ли кто размотает. А все же береженого, как говорится, бог бережет. Сменить место да новых петель навертеть не помешает.

И вообще, неча нам со Стуро тута делать, не ровен час, в монастыре-то надумают, куда б тварь стангрева приспособить. Говорила же тогда Альса — «У Этарды другие планы». И уж чего-чего, а уговорить козяву послужить науке они смогут. Все они могут, марантины…

Не отдам парня в кабалу. Хоть, может, и лучше ему будет в монастыре, чем на Лезвии стоять… Не отдам. «Пусть сам решает» здесь не годится. Знаю — глянет мать Этарда в глаза ему, спросит голосом своим негромким да ласковым:

«— Хочешь жить у нас, в Бессмараге, малыш?»

«— Хочу! — ответит, — Больше всего на свете. Об этом только и мечтаю.»

Видел, видел я штучки эти.

Тан с маленьким, в ладонь, барабанчиком. Тонкие длинные пальцы нервно постукивают, выбивая странный, ломкий ритм. Нет, два ритма… три… И все три накладываются друг на друга, переплетаются, словно три юрких змеи… И под веки будто песка насыпали, и глаза закрываются сами собой, закрываются…

Он семь лет жил на Тамирг Инамре, среди ангиратов, «дикарей с барабанами». Потом сбежал. Заставил заснуть дозорных и сбежал. Тан, живая легенда…

Оттуда и шаг его, бесшумный совершенно, «танцующий», и пристрастие к ядам… И сами яды где-то на треть — оттуда… Взять хоть тот же «шипастый дракончик», которым вечно смазан любимый Танов стилет.

Темный, густой, как смола. Противоядия нет. Получают из детенышей черного гиганта. Взрослые особи не ядовиты, а вот детеныши…

— Ирги.

О, Стуро вернулся. А я и не заметил.

Беспечен становишься, Иргиаро.

Тьфу ты, да ну, к черту!

— Идем-ка со мной.

Вышли на улицу.

Я подвел Стуро к тайнику.

— Смотри.

Вставил нож, открыл крышку.

— Видишь?

— Вижу.

— Это — тайник. Про него никому нельзя говорить.

Кивнул.

— Если что — берешь это, это, это и это. Понял?

— Не понял. «Если что» — что?

— Ладно. Что брать, запомнил?

— Это, — пальцы Стуро коснулись ножен Зеркальца, — Это, — тенгонника, — это, — пояса с метателями, — и это, — сумки с деньгами.

— Хорошо. Пошли в дом, — я прихватил с собой оружие.

Заодно и надраим.

Вернулись в комнату, разложил на лавке железо. Приготовил жидкость для смазки, тряпки. Стуро уселся на табурет и спросил:

— Ирги, мы… снова — ждем? Твоих врагов?