Что-то между нами

– Да? – недоверчиво дергаю бровью.

– Да! Успокоила совесть.

Не мне тут Милку осуждать. Сам-то я по той же причине в больницу таскался. В надежде, что узел в груди ослабнет.

– Вот и хорошо. Значит, можно со спокойной душой двигаться дальше.

– Угу. Только сначала ты, пап, попроси кого-нибудь разобраться с ментами. Совсем они охренели там!

– Какими ментами? – туплю.

– Теми, которые сумку Эмилии выпотрошили.

– В этом месте мне должно стать понятней? – психую.

– Да я и сама ничего не поняла! Но у Эмилии в этой сумке, похоже, налик хранился. Уж не знаю, какая сумма, но она исчезла. А ей, походу, эти деньги очень были нужны. Ты бы слышал, как она рыдала! Я хоть и за дверью уже была, сама чуть вместе с ней не заплакала.

Стою, как дурак, обтекаю.

– А ты чего вчера этого не рассказала?

– Так ты вернулся, когда я уже спала.

– Черт, Мила!

– Да что не так-то?

А то, что рыжая наверняка всю ночь с ума сходила! Тогда как Милке ничего не стоило этого не допустить, просто рассказав мне о ситуации. Ну, сколько тех денег у Эмилии могло быть? Что бы я – не докинул?

Стоп. А рыжая чего мне не позвонила? Номер я ей давал. Свой. Прямой. Тот, который не у всякого моего делового партнера имеется. Постеснялась? Или я переоценил ее мозги? Что ей стоило тряхнуть денежный мешок вроде меня? Ну, хоть попытаться. Какой есть шанс, что Эмилия не в курсе, кто я? Уже ведь и телефон есть. Могла погуглить.

Позвонить самому? Не много ли чести?

Все. Баста. Надоело. Что я с ней ношусь?

– Все не так, Мил. Ладно. Разберемся.

– Эй, подожди. Подкинешь меня в универ?

– Некогда мне крюками ездить.

– Тогда давай я сама…

– Ага. Держи карман шире.

– Извинилась же!

– Этого, Мил, недостаточно. – Милка дуется, я смягчаюсь: – Ладно, только быстро. Отвезу. Мать чего не попросила?

– Ей ко второй.

Под Милкино чириканье сорок минут в дороге проходят незаметно. Выкидываем ее возле универа и едем дальше.

– В офис, Роберт Константинович?

– Нет, в больницу давай.

Звонить – много чести, да, Роб? А задницу свою тащить – тебе нормально?

Устало вздохнув, пялюсь в окно. Смысл с собой воевать, если чувствую, что надо так, а не иначе? Лучше принять ситуацию. Может, быстрей пойму, какого черта со мной творится.

Взмываю вверх. Перебросившись с лечащим парой слов, иду прямиком в палату. Дверь приоткрыта, и я слышу возмущенный голос Эмилии.

– Да ты издеваешься! Мне нужна эта работа! Да… Но… Постой! Это всего лишь небольшая проплешина у виска. Зачешем. Будет нормально, Мира… А? Я не знаю, когда меня выпишут. Да и все равно. Когда надо приступить? Завтра? Я выйду! Да в нормальном я состоянии… Так и скажи, что ты только повода ждала, чтобы меня вытурить! Да засунь ты в жопу свои извинения! У меня жизнь рушится, мне к какому месту твое «жаль» приложить?

Рыжая сбрасывает звонок и, отшвырнув от себя телефон, сжимается в комок.

– Сука! – всхлипывает в таком отчаянии, что даже у меня подгорает.

– Тук-тук, – обозначаю я свое присутствие, постучав о косяк. – Проблемы?

Вскидывает ресницы. Смотрит с неприязнью. Ну, а как ей еще смотреть, если я, похоже, причина всех ее несчастий? Интересно только, почему она с Милкой любезничала. Потому что та не с пустыми руками пришла? Так должна понимать эта Эмилия, кто ее подарки оплачивал.

– Вы? Неожиданно.

Ага. Значит, мой вопрос в игнор? Так дело не пойдет.

– Почему же неожиданно?

– Потому что мы все вроде бы обсудили. Или… нет? – настороженно вскидывает брови. Эй, ну ты чего? Подхожу ближе. Эмилия Милкиными подарками брезговать, по всей видимости, не стала. На ней свободные легкие брюки и футболка, но привлекает меня не это, а ее заплаканные, совершенно больные глаза. Неестественного светло-зеленого цвета. Хорошо не во времена инквизиции живем, м-да.

– Сколько денег в сумке было? – беру быка за рога.

– Какая разница?

– Хочу компенсировать.

– Зачем? – И вижу ведь – ее недоумение совершенно искреннее. Эта девочка явно не ждет ничего хорошего от жизни. Что неудивительно, учитывая то, как она у нее складывается.

– Затем, что могу.

– Вам совесть покоя не дает?

– Думаешь, она у меня есть?

– Братки из девяностых, когда все улеглось, церкви строили. У людей с деньгами какая-то своя логика. Думают, могут все этими деньгами заткнуть, от всего отмыться. Простым смертным этого не понять.

Пиздец. Прицельно бьет. Попадает.

– Вот и не пытайся, – ворчу. – Так что? Скажешь, о какой сумме речь?

Эмилия теребит в руках край футболки, словно прикидывая в уме, чем она рискует, если скажет как есть.

– Много. Три тысячи долларов.

– Ну и че ты их таскала с собой? Не надежнее ли было держать их в банке?

– Не надежнее, – тут же ощеривается, уходя в глухую оборону. – Не могу я… в банке.

– Да ты не пыли, – психую. – Так бы перевел прямо сейчас. А нал я тебе где возьму?!

Смотрит недоверчиво, набычившись. Ладно. Это я могу понять. Сам ведь никак не догоню, на кой мне эта свистопляска. А уж рыжая вообще в непонятках. Приходит дядька из списка Форбс и, как фея-крестная, ништяками заваливает. Я-то от души. Но с ее опытом в голову точно всякая хрень лезет. Может, думает, я ее на органы пущу. Вот веселье.