Что такое литература?

(17) Если, конечно, не считать «писателей-католиков»[406]. Что же касается так называемых писателей-коммунистов, то о них я буду говорить позднее.

(18) Мне не составит труда принять марксистское определение «экзистенциалистской» тоски как феномена исторического и классового. Экзистенциализм, в его современном виде, возникает при разложении буржуазии, и происхождение у него буржуазное. Однако то обстоятельство, что разложение буржуазии способно выявить некоторые реальные стороны человеческого существования и стать предпосылкой для метафизических интуиций, не означает, будто и эти интуиции, и это выявление реальных сторон бытия суть иллюзии буржуазного сознания или мифические представления о ситуации.

(19) Рабочий вступает в компартию только под давлением обстоятельств. Он менее подозрителен, поскольку для него более ограничены возможности выбора.

(20) Во Франции, в литературе коммунистического толка, я вижу только одного подлинного писателя. Однако то, что ему нравится писать о мимозе или о гальке, совсем не случайно.

(21) Они смогли заставить читать книги Гюго; недавно они распространили в некоторых сельских районах произведения Жионо[407].

(22) Я исключаю из рассмотрения неудачную попытку Прево[408] и его современников. Я говорил об этом выше.

(23) Это противоречие обнаруживается повсюду, и в особенности в дружбе между коммунистами. У Низана было много друзей. Где они теперь? Те, кого он сильнее всех любил, принадлежали к компартии: именно они выступают сегодня с обвинениями против него. По-прежнему верны Низану только те из его друзей, кто не состоит в партии. Все дело в том, что построенный на принципах сталинизма коллектив – с его правом изгонять из своих рядов – неизменно присутствует и любви, и в дружбе, хотя такие отношения существуют только между двумя людьми.

(24) А идея свободы? Оголтелая критика, которой подвергают экзистенциализм, доказывает, что люди больше ничего от нее не ждут. Их ли в том вина? Вот, например, РПС[409] – партия антидемократическая, антисоциалистическая, к тому же вербующая в свои ряды бывших фашистов, бывших коллаборационистов и бывших членов Социалистической партии Франции. И тем не менее она называет себя Республиканской партией свободы. Если вы против нее, значит, вы против свободы. Коммунисты тоже отстаивают свободу, но только это гегельянская свобода, которая есть осознанная необходимость. И сюрреалисты-детерминисты ее отстаивают. Один молодой болван сказал мне однажды: «Если не считать «Мух», где вы правильно рассуждали о свободе Ореста[410], вы всегда предавали себя и предали нас, написав «Бытие и ничто»[411] и отказавшись строить гуманизм на основе детерминизма и материализма». Я понимаю, что он хотел сказать: что материализм освобождает человека от мифов. Материализм человека от них освобождает, согласен, но только для того, чтобы еще надежнее его поработить. Между прочим, начиная с 1760 года американские колонисты защищали рабство во имя свободы: если колонист, гражданин и первопроходец новых земель, хочет купить негра, разве он не свободен это сделать? И, купив его, разве не свободен он его использовать? В 1947 году владелец одного бассейна отказался пускать туда еврея – капитана и героя войны. Капитан пишет в газеты, выражая свое недовольство. Газеты публикуют его протест и делают свой вывод: «Какая замечательная страна Америка! Владелец бассейна тоже свободен, а потому может отказать еврею в доступе в свой бассейн. Однако и еврей как гражданин Соединенных Штатов свободен, а потому может протестовать в прессе. И пресса, которая, как известно, свободна, сообщает об этом, не высказываясь ни за, ни против. В итоге свободны все». Досадно только, что слово свобода, охватывающее все эти столь разные значения – и еще сотню других, используют, даже не подумав о необходимости предупреждать о том смысле, который в каждом отдельном случае этому слову придают.

(25) Ибо литература, как и Разум, подобна тому, что в другом месте я назвал «разобщенной всеобщностью».

(26) «Чума»[412] – только что опубликованный роман Камю, кажется мне прекрасным примером того объединительного движения, которое сплавляет в органическом единстве одного мифа множество как критических, так и созидательных идей.