Крестьяне стали возвращаться в родные места почти немедленно после завершения военных действий. Правительство Бен-Гуриона было полно решимости воспользоваться плодами «чуда арабского бегства». Возвращавшихся называли сначала «инфильтрантами», потом – «федаинами» (боевиками). Многих «инфильтрантов» убили на месте израильские силы безопасности, других изгнали. «Инфильтрантов следует изгнать немедля», – написал Бен-Гурион в своем дневнике. Прогоняли и тех, кто успел добраться до покинутого дома. Израильский журнал «Гаолам газе» опубликовал фотографии, демонстрирующие, как поступают с инфильтрантами. В фоторепортаже имелся пробел. Как было указано редакцией, «есть вещи, о которых лучше не говорить». Вдоль границы установили военную зону. Пойманных в ней инфильтрантов не задерживали, а убивали на месте без предупреждения.
В романе «Опсимист» (оптимист плюс пессимист) Эмиля Хабиби так описывается поимка «инфильтрантов»:
Военный комендант выхватил пистолет и бросился в заросли кунжута. В кустах он обнаружил крестьянку – она сидела на корточках и на коленях держала ребенка.
Комендант крикнул:
– Ты из какой деревни?
Женщина продолжала сидеть молча.
– Ты из Барвы?
Она не отвечала.
Тогда он приставил пистолет к виску ребенка и закричал:
– Отвечай, а то убью!
На этот раз женщина ответила ему:
– Да, из Барвы.
– Ты возвращаешься туда?
– Да.
Тогда он заорал:
– Разве я не предупреждал, что тот, кто вернется туда, будет убит? Вы что, порядка не понимаете? Думаете, с вами шутят? Вставай и уходи куда хочешь, но на восток. А если снова увижу – тебе несдобровать.
Женщина встала, взяла за руку сына и пошла, не оборачиваясь, на восток. Удаляясь, фигуры женщины и мальчика становились все больше, пока не растворились в лучах заходящего солнца.
Другие пойманные в Галилее инфильтранты были собраны в мечети Эль-Джаззара в Акке – туда попадает и герой-рассказчик, «опсимист», после того как ему удается вернуться в Израиль из Ливана. В мечети его окружают беженцы и засыпают вопросами о своих родственниках: не встречал ли он их в Ливане?
– Мы из деревни Кувейкат, ее разорили, а нас прогнали. Ты не встречал кого-нибудь из Кувейкат?
Я ответил:
– Нет, не встречал никого.
– Я из Маншии. Там и камня на камне не осталось. Только могилы. Встречал кого-нибудь из Маншии?
– Нет.
– А мы из Умка. Деревню снесли, место распахали, маслины вырубили. Знаешь кого-нибудь из Умка?
– Нет.
– А мы из Барвы. Нас выгнали, а деревню разрушили. Наших не видал?
– Видал одну женщину. Она пряталась со своим сыном в кустах у дороги.
Стали гадать, кто она. Назвали имен двадцать. Тут один мужчина закричал:
– Хватит! Это мать Барвы. Вот и все.
Все замолчали. Потом голоса стали упрямо называть родные деревни, которые, как я понял, были стерты с лица земли:
– Мы из Рувеи.
– Мы из Хадсы.
– Мы из Дамунка.
– Мы из Мазры.
– Мы из Шааба.
– Мы из Миары.
– Мы из Вараат-ас-Сариса.
– Мы из Зейта.
– Мы из Бассы.
– Мы из Кабири.
– Мы из Икрита.
– Мы из Барама.
– Мы из Дейр-эль-Каси.
– Мы из Сасы.
– Мы из Габисии.
– Мы из Самхаты.
– Мы из Сафсафы.
– Мы из Инана.
– Мы из Фарада.
Но я не вспомню названия всех деревень, упомянутых в ту ночь во дворе мечети Эль-Джаззара.