Еще раз, ухмыльнувшись, и проведя ладонью по своей аккуратной испанской бородке, он оглянулся и увидел стоявшего на одном из холмов, окружавших предполетный комплекс, человека в стоптанных ботинках. Тот неподвижно, глядел на застывшую, на стартовом столе ракету, опираясь узловатыми руками на сучковатый посох:
– До встречи, – очевидно зная неизвестное пока никому, проговорил тот, а потом, вздохнув, добавил:
– Жаль, что грубейшей ошибкой человечества является предположение о том, что, в своем поиске, человечество всегда право…Человек в стоптанных ботинках произнес эти слова очень тихо, но тот, кто был одет в дорогую французскую тройку, все-таки услышал его слова, и, подойдя поближе, спросил:
– У него что-нибудь получится?
– Естественно.
– Естественно? Ты употребляешь именно этот термин? Ты, что, смеешься, Крайст. Люди и естественность – несовместимы.
– Искариот, люди вообще должны быть такими, как есть – естественными.
Услышав эти слова, человек в шляпе вначале поморщился, а потом собрал грусть в свои глаза:
– Не думаю, Крайст, что это лучшее, что можно пожелать людям…Их разговор был прерван.
Задрожала земля.
Взлеты космических кораблей давно престали быть событием, и Земля уже не боялась этой дрожи.
И не восхищалась ей.
Потоки огня, перемешанные с ревом сотен тысяч лошадей, запрессованных в двигатели ракеты, вначале оторвали ее корпус от стартового комплекса, заставив на мгновение замереть в воздухе уже не принадлежащий земле космический корабль, а потом, пересиливая природное тяготение к обратному, все быстрее и быстрее устремили его на верную встречу некарточной судьбе.…Приборы не показали никакого отклонения от нормы в работе двигателей, систем управления и обеспечения жизнедеятельности. Не было пожара, разрыва магистралей или потери герметичности.
Не было взрыва.
Просто в одно из бесчисленных мгновений космический крейсер, пилотируемый Риолем, перестал существовать…
…Риоль очнулся на склоне холма, того, что находился возле его собственного дома.
Было тепло, тихо и одиноко.
Как в больничной палате. Он очнулся с пустыней в голове и ломотой во всем теле. Стучало в ушах, а легкие не принимали кислород, словно между воздухом и губами, ловившими его, постоянно образовывался тонкий слой пустоты. Зато аромат травы, смешанный с запахом влажной земли, не искажаясь, проникал в органы обоняния, минуя все преграды.