Что скрывает Эдем

– Мечтай не о том, чтобы оказаться в их числе, Мандариновая девочка, а чтобы совершить что-то выдающееся, – тихо сказал он, заглянув мне прямо в глаза.

– А разве это не одно и то же? – удивилась я, а Шон пожал плечами.

– Время покажет. Собирайся, тебя уже все ждут. – С этими словами он меня нежно поцеловал в макушку, и мы, переплетя пальцы, направились к лифту.

Поднялись на крышу Пантеона, где собрались чуть ли не все его обитатели. Как мне показалось, писателей было больше, чем во время демонстрации зеркального пространства. В Древнем Риме бытовала поговорка: «Хлеба и зрелищ». В случае первого фантазийные мандаринки не могли конкурировать с нормальной едой, но что до второго… шоу с моим участием проходили отменно.

Вот и сейчас я сидела в своем роскошном белоснежном шатре на мягком меховом коврике. Мечтательно улыбалась и напевала мелодию из музыкальной шкатулки, которую обожала в детстве. Я была в особом благостном, сентиментальном настроении, и формула материализации мне давалась легко.

Мурлыкая, удерживала контроль над фантазией, готовясь перейти ко второй фазе – напитке воспоминаниями. В вену был вставлен катетер, позволявший брать образцы крови в режиме реального времени, чтобы на основании уровня гормонов смоделировать на компьютере эмоциональный фон.

К моим вискам и лбу прикреплялись датчики, сканировавшие мозговую активность, к грудной клетке – измерявшие частоту биения сердца, а к глазам, носу, ладоням, ушам и даже языку – фиксаторы ощущений. Зрительных, обонятельных, тактильных, слуховых и вкусовых. Совершенный банк памяти.

Для пущей зрелищности решила продемонстрировать две вариации функционала: запись текущего момента и воспроизведение события из архива (в моем случае – презентации зеркального пространства).

Шон стоял напротив. Метрах в тридцати от шатра, гипнотизируя меня взглядом. Его уверенный гордый вид придавал уверенности и мне.

Поддержка. Я ощущала ее, даже когда мы были на расстоянии. Даниэль, Мари и ребята находились левее и держали за меня кулаки. В первых рядах зрителей мелькали лица топов: Торнтона Клая, Дориан Мариам, того самого Берда с презентации Шона, Ланы Мартинез и чуть позади остальных – Ирены Масс.

Лампочки в моем шатре засияли. Я коснулась пальцами детской карусельки с миниатюрными изображениями дракона, знака волны, лазурного кабриолета, гитары и сакуры – и фигурки пустились в бег, закрутились, унося за собой и мое сознание… Как-то отстраненно отметила, что откуда-то сверху падают бледно-розовые лепестки, и я чувствую приторно-сладкий аромат пионов… Это было не предусмотрено моей задумкой. Что-то пошло не так.

Кое-как разомкнула пудовые веки в отчаянной попытке остановить процесс и мельком увидела Шона. Его лицо по-прежнему оставалось каменным, но в голубых глазах отразился… ужас. А в следующий миг мое расслабленное, отяжелевшее тело рухнуло на меховой ковер, и я провалилась в забытье.

– Мила, как ты можешь такое говорить? – как сквозь толщу воды долетел до меня дрожащий голос мамы. Кажется, она готова была вот-вот расплакаться, но держалась из последних сил. – Это слишком жестоко. Ты же знаешь, что для нее значила эта статуэтка.

Кругом был белый туман, ориентиром в котором служили мне звуки. Что происходит? Где я? Это что… сон?

– Статуэтка? – горько усмехнулась Мила. – Статуэтка?! Да плевать я на нее хотела! Я ненавижу ее! – истерично бросила сестренка, что-то пнула ногой и разревелась. – И этот дурацкий конкурс! Если бы не он и… не я, Кара была бы цела! – Она совсем по-детски шмыгнула носом, и у меня в груди все сжалось.

«Мила, я здесь! Я с тобой! Все хорошо!», – прокричала я, но она меня не услышала.

Поморгала, пытаясь разогнать пелену, что стояла перед глазами. Но это было так тяжело…

Сделала над собой очередное усилие – и в белесой дымке проступили расплывчатые силуэты, стоявшие передо мной. Друг против друга.

– Как она могла с нами так поступить? Мама, как? Просто взяла и ушла… Так нечестно! – выпалила сестра, борясь со слезами. – Ты же говорила, что она сильная! Что со всем справится! Что мы вместе со всем справимся… Ты соврала мне, мама, соврала!

«Мила, родная, не плачь! Все хорошо! Я тебя очень люблю и каждый день вспоминаю», – снова крикнула я и с ужасом поняла, что мои губы даже не пошевелились.

Сердце ускорило бег, разгоняя кровь по сосудам, проясняя сознание, и я с удивлением отметила, что мне больно.

Боль была тупой, едва различимой. Но с каждой секундой она отчего-то ощущалась острее. Голова гудела, наливаясь тяжестью. Шея затекла и превратилась в электрический провод, который закоротило. Мышцы спины, ягодиц, ног были словно чужие. Окаменевшие, онемевшие, и в то же время горевшие огнем. Икру свело судорогой, и я дернулась, пытаясь с ней справиться. Захотелось пошевелиться, размяться и я, приложив титанические усилия, потянулась вперед, чтобы встать… Но не смогла.

– Детка, родная, не плачь, – жалостливо начала успокаивать ее мама, и я увидела, как она прижала к груди сестру, обняла. – Все наладится…