Что скрывает Эдем

Поэтому попыталась подслушать разговоры охранников, а когда это ничего не дало, направилась к выработкам. И там, петляя по сети узких темных тоннелей, забилась в дальний угол, сняла ошейник, поставила защиту и, удерживая ее, попыталась материализовать дрона-муху с глазами-видеокамерами. Даже одна мысль о том, чтобы создать что-то подобное в аномальной зоне, считалась безумной. Но я определенно повредилась умом от страха и не смогла бы спокойно лежать в бараке, дожидаясь новостей. Бездействие убивало. И я излила все те эмоции, что владели мной в тот момент, в творчество.

И это дало результат – крохотная муха каким-то чудом сорвалась с моих ладоней и полетела к выходу из тоннеля. Я не знала, как так вышло, да и думать об этом было некогда. Поэтому осторожно направила дрон к кабинету господина Штейна. Но там никого не оказалось. Да что ж такое!

Исследовать материализованным дроном территорию рудника было невероятно опасно.

Здесь работали люди, которые имели дело не с одним писателем и представляли, на что мы способны. И все же отступиться от своей затеи я не могла.

Томми! Сейчас только он меня волновал.

В административном корпусе ни начальника рудника, ни его помощников не оказалось.

Возле столовой, бараков и штолен тоже. Куда же они запропастились? Недавно был совершен побег как-никак, а им и дела нет!

Черт! Придется выбираться за территорию рудника!

Мой дрон пролетел проходную с надписью на арке «Труд освобождает» и направился в сторону первого блок-поста. Не знаю, сколько я просидела, скрюченная, напряженная, изучая фасеточным зрением насекомого горные пейзажи, которые тонули в вечерней тьме. И вот когда мне уже стало казаться, что моя затея обречена на провал, послышались голоса.

– Копайте живее! Мне еще со всем этим бардаком надо разобраться! – раздраженно бросил господин Штейн, и я направила муху в его сторону. – Так пойдет? Или поглубже сделать?

Господин Штейн издал харкающий звук и сплюнул на землю.

– Сгодится. Не родственника хороню.

Мое сердце пропустило удар, ладонь невольно потянулась ко рту. Они что, забили до смерти беглеца?

– Гребаные писаки… Будь моя воля, поставил бы их всех к стенке и перестрелял бы одного за другим. Небожители хреновы, чтоб их! Проку от них, только воздух тут отравляют!

Дрон подлетел ближе, и я увидела двух мужчин с лопатами, которые копали… могилу.

Напротив них стоял начальник рудников, у его ног лежало бездыханное, покрытое простыней тело.

– Ну, не скажите, – отозвался с гнусным смешком один из охранников. – Толк от них какой-никакой есть. Эфириус на дороге не валяется.

Я вздрогнула, как от удара. Глаза широко распахнулись.

– Это да. Но теперь с этим стало совсем туго. Штольцберг из них все до капли выжимает. Посмотрю, осталось ли нам что…

С этими словами он присел на корточки и протянул руку к телу, лежавшему у его ног. Быстро сдернул простыню – и я ахнула от изумления, боли и ужаса.

Томми!

Они убили Томми!

По щекам потекли слезы, изо рта вырвался безмолвный крик.

Нет! Нет! Нет! Этого не может быть! Только не Томми! За что?!

А господин Штейн между тем вытащил из кармана брюк пластмассовый пузырек и потянулся к губам еще недавно дышавшего, лежавшего у меня на коленях, лучившегося надеждой Томми.

– Осталось там что?

– Заткнитесь! – рявкнул господин Штейн. – Ничего не видно.

И в этот момент я заметила, что пузырек стал наполняться розовой жидкостью.

«Не-э-эт!» – мысленно закричала, захлебываясь слезами.

Выходит, все это время… Господи, нет, нет, пожалуйста, такого не должно, не может быть! Это сон, дурной сон, и сейчас я проснусь. Томми будет жив. Мой милый, хороший, добрый Томми будет жив, а эфириус не превратится в мертвечину! Пожалуйста, пожалуйста! Так нельзя!

– Кажись, что-то есть, – отозвался господин Штейн и, прищурившись, посмотрел на пузырек. – Да, наполняется… Хоть какой-то прок от этой кучи мусора. Видели бы вы, как он сидел в той комнате. Заикался, все забывал, а потом вообще начал с бумажки читать! Вот придурок! А я-то еще волновался, что ему удастся освободиться… Мы там все еле сдерживались, чтобы не расхохотаться. А он еще и умолял дать ему второй шанс. Штольцберг, разумеется, понимающе кивал, хотя сам с трудом мог подавить улыбку и, как и мы все, думал: «Поскорей бы он сдох».

От его слов и розоватого облачка, слетавшего с закоченевших приоткрытых губ друга, моего единственного луча солнца в этом беспросветном, жестоком мире, становилось еще хуже.

Господи, как цинично! Извращенное зверство, на которое способен только человек! Неужели все прототипы, что я создавала, все картины, которыми восторгалась, и все наряды, которые материализовала для Элли, стоили жизни других людей?!

Но зачем? Господи, зачем? Это слишком жестоко, бездушно! Так нельзя, просто нельзя поступать!

Однако пузырек неумолимо наполнялся, и я смотрела на него расфокусированным, мутным от слез взглядом.

– Есть! – Резкий, раскатистый голос господина Штейна вывел меня из состояния шока. – Что-то осталось. Поделим потом. Закапывайте!