Что скрывает Эдем

«Что такое, Карина? Ножка болит? – участливо произнесла мама и, отставив тарелку с кашей в сторону, коснулась ладонями моей голени. Я почувствовала резкий толчок. – Ну ничего, сейчас все пройдет, моя дорогая. Я тебя вылечу…»

– Куда несешься, малышка? – долетел до меня, как сквозь толщу воды, хриплый незнакомый голос.

Я прикусила щеку – и комната растворилась, оставив белоснежный коридор Пантеона и светловолосого мужчину с усами и аккуратной бородкой в клетчатом костюме-тройке. Берд! Он нависал надо мной, придерживая одной рукой за талию, другой за плечо. Его ноздри подрагивали, глаза наливались кровью…

– Ты пахнешь страхом, – прорычал он, с шумом втянув воздух в паре сантиметров от моей щеки.

Я отшатнулась и, спотыкаясь, понеслась к площадке для стыковки. Дрожащими пальцами набрала на панели номер капсулы Шона.

– Привет, это я. Пустишь к себе? – пробормотала, когда кончились гудки.

– Сейчас, – кратко сказал он и отключился.

Я вздохнула с облегчением. Пока сфера летела к площадке, вытерла слезы, прикрыла глаза кудряшками и даже смогла изобразить улыбку. Мне не хотелось, чтобы Шон видел меня такой. Испуганной, жалкой и сломленной. Но рядом с ним я чувствовала себя в безопасности и надеялась, что в его присутствии галлюцинации отступят.

– Какие люди! – произнес Шон, отъехав от стола и развернув ко мне свое черное кожаное кресло на колесиках. – Ну и что же привело тебя сюда? Неужели поиски вдохновения? – добавил он, усмехнувшись и окинув меня голодным взглядом.

Я на него не смотрела. Не могла заставить себя смотреть. Но улыбнулась. Так было нужно.

– Не беспокойся, воровать идеи не буду, – пошутила, окидывая взглядом его кабинет.

Белый и абсолютно пустой. Заводские настройки. Это было так неожиданно, что даже голоса в голове поутихли.

– Такие, как ты, никогда не возьмут чужого, – серьезно сказал Шон, наблюдая за мной.

Я неуверенно его обошла, заинтересовавшись пустыми стенами. У Даниэля была космосфера. Мари в своей капсуле воссоздала королевские покои Версаля, только в золотых рамах висели ее портреты. Макс с Тимом, которые были помешаны на комиксах, наколдовали два одинаковых тронных зала Асгарда и, когда заглядывали друг к другу, материализовали радужный мост. А у лучшего писателя Либрума не было ничего, кроме компьютера и стола с креслом.

– Надо же… А у тебя тут спартанская обстановка, – усмехнулась я и небрежно махнула рукой, указав на пустующее пространство. – Когда господин Штольцберг сказал, что кто-то в Пантеоне создает у себя в кабинете города и целые страны, я подумала о тебе.

Шон поднялся с кресла, медленно подошел и остановился за моей спиной.

– Так раньше и было. Пока я не понял, что это отвлекает от работы, – сухо произнес он и рванул с места в карьер: – У тебя что-то случилось, Карина?

Внутренне сжалась. Но собралась и безмятежно ответила:

– С чего ты взял? Все в порядке. Просто решила зайти к тебе в гости. Раз тебя ко мне не заманить.

«Я позову твоего отца…» – долетел до меня голос мамы, и я вздрогнула.

– Карина… – Шон подошел ближе. – В чем дело?

«Ну что, Кара, займемся спортом?» – бодро обратился ко мне отец, и от звука его низкого хриплого голоса сердце пропустило удар.

Господи, как тяжело! Почему это со мной происходит?!

– Карина!

Я резко обернулась. Мой болезненный, жалобный взгляд встретился с хмурыми, внимательными глазами Шона.

– Галлюцинации… – шепнула чуть слышно и улыбнулась уголками губ. Хотела, чтобы вышло иронично. Но получилось грустно и как-то по-детски, что ли.

Шон недовольно стиснул губы, а потом заговорил снова:

– Карина, я же просил тебя не думать о доме. Все равно ты не сможешь туда вернуться.

– Я знаю, знаю! Но эти галлюцинации… – «Раз-два, три-четыре…» – У меня не получается их контролировать.

«Раз-два, три-четыре. Раз-два, три-четыре. Ты у меня настоящая спортсменка, Кара!»

Голос отца в голове зазвучал громче, я ощутила прежнюю боль, и тут апатия, страх, сомнения, безнадежность, тоска – все то, что я подавляла, что заперла где-то глубоко в себе, чтобы скрыть от других, вырвалось наружу, накрыло меня свинцовой волной, и это стало последней каплей.

– Такого не должно быть, я спрашивала! Я слышу маму, Милу, отца… Теперь даже вижу и чувствую их! И они такие настоящие, что мне становится жутко. Фантазия накладывается на реальность, сливается с ней, и я перестаю что-либо понимать. Я сейчас говорю с тобой, и одновременно мама меня кормит с ложечки, а папа вместе со мной делает зарядку. Может, это фрагменты детских воспоминаний, а может, очередная выдумка – я не знаю! Но это невыносимо! Я хочу, очень хочу все это остановить! Только ничего не выходит… Шон, что со мной не так? – выпалила я на одном дыхании и посмотрела на него с надеждой.

Шон побледнел. В голубых глазах появилось какое-то странное выражение… Но он спросил на удивление спокойно и твердо:

– Такое бывало раньше? До презентации шатра?

Я задумалась, припоминая. В ушах зазвучала песня Эдит Пиаф. «Нет, я ни о чем не жалею». Я ее любила. Папа ее любил.