Честно говоря, Бош был ничем не хуже ученых и инженеров из других отраслей промышленности, снабжавших нацистов оружием, моторами и резиной. Однако многие ученые, такие как Эйнштейн, Макс Планк, Нернст и другие нобелевские лауреаты (большинство из которых полностью поддерживали Германию в период Первой мировой войны), отказались кланяться Гитлеру. Даже Габер, жаждавший нового подъема Германии, видел всю подлость национал-социализма. Хотя за Габером закрепилась репутация безнравственного человека, его нежелание потворствовать Гитлеру отчасти оправдало его в глазах многих людей.
В качестве директора государственного института в апреле 1933 г. Габер был обязан уволить всех служащих еврейской национальности. Это была колоссальная потеря: евреи составляли лишь 1 % населения Германии, но 20 % ученых. Хотя сам Габер был евреем, он сохранил свой пост (закон не распространялся на ветеранов Первой мировой войны) и на протяжении нескольких недель искал оправдание для того, чтобы остаться, говоря самому себе, что болезнь нацизма, очевидно, пройдет. Однако 30 апреля он перестал себе лгать и написал письмо с просьбой об отставке. «На протяжении сорока с лишним лет я подбирал своих сотрудников в зависимости от их способностей и характера, а не в зависимости от того, кем была их бабушка», – писал он. Заявление Габера было напечатано во всех немецких газетах и в значительной степени задело Гитлера: Габера, в отличие, скажем, от Эйнштейна, никто не мог назвать слезливым пацифистом.
Однако сообщения в газетах мало утешили Габера. Он отдал Германии все свои силы, а она его отшвырнула. С разбитым сердцем в 1933 г. он эмигрировал в Великобританию, но получил нож в спину: нацисты конфисковали все его состояние, заработанное на производстве аммиака. Габер искал работу в разных странах, но не получил ни одного предложения. Несмотря на Нобелевскую премию, несмотря на сопротивление Гитлеру, ему не могли простить создание химического оружия. В конечном счете он получил неоплачиваемую позицию в Кембридже, но, когда прибыл туда, патриарх английской науки Эрнест Резерфорд отказался пожать ему руку.
В этом тяжелом положении Габер обратился за помощью к бывшему коллеге – Карлу Бошу. Эти двое никогда не были друзьями, однако Бош часто выражал Габеру благодарность и однажды обещал помочь, если возникнет нужда. «Я воспринял ваши слова буквально, – писал Габер Бошу в 1933 г. – Не могли бы вы помочь мне прожить оставшиеся годы в мире и достоинстве?» Ответа он не дождался. Не имея других возможностей, Габер уехал из Англии в Швейцарию, а оттуда хотел добраться до Палестины, но в январе 1934 г. у него отказало сердце в Базеле. Его последним сентиментальным желанием было упокоиться рядом с Кларой.
Весть о смерти Габера* облетела всю Европу, и в первую годовщину смерти старый друг Макс Планк решил устроить церемонию в его память. Власти посоветовали Планку этого не делать, но он снял аудиторию на 500 посадочных мест. Поначалу Планка привела в отчаяние пассивность собравшихся – главным образом здесь были жены ученых. Люди не общались между собой. Но когда вошли бывшие военные коллеги Габера, присутствующие оживились. А потом, как когда-то ручеек аммиака превратился в поток, в зал повалила толпа, возглавляемая Карлом Бошем. Бош, без сомнения, чувствовал себя виноватым и привел с собой служащих
Было это совпадением или нет, но после церемонии в память Габера Бош начал выступать против нацистов, хотя и с осторожностью. К сожалению, одновременно с этим он также начал прикладываться к бутылке и, возможно, злоупотреблял обезболивающими средствами. Однажды на открытии музея он выступил с неразборчивой пьяной речью о свободе мысли, доставив себе массу неприятностей. В конце 1930-х гг. компания
Будущее оказалось более благосклонным к Бошу, чем он мог ожидать, хотя и не в краткосрочном плане. Его великолепные заводы, день и ночь пыхтевшие ради нужд вермахта, сильно пострадали в годы Второй мировой войны, став одной из главных мишеней для бомбардировок союзников. А созданная им компания после войны была обвинена в сотрудничестве с нацистами. Но в долгосрочном плане дело Боша не пропало. Оно продолжается и теперь, даже процветает – и будет процветать до конца человеческой цивилизации.
Какими бы ни были персональные судьбы Габера и Боша, эти двое понимали, как превратить воздух в хлеб, и не будет преувеличением сказать, что человечество за всю свою историю не придумало и не осуществило более важной химической реакции.