Что сказал табачник с Табачной улицы

— Тогда поезд отправляется, третий звонок, — сказал Белобров и запросил КДП.

— Клумба, Клумба! Я Мак-4! Экипаж к выполнению боевого задания готов! Разрешите вырулить!

Белобров махнул рукой, и из-под шасси убрали колодки. Механик отдал честь, Белобров кивнул головой, и самолет выкатился из капонира.

За Белобровом рулили экипажи Романова и Шорина. В стороне от полосы стоял «пикапчик», и Серафима, кутаясь в платок, смотрела, как взлетали тяжелые машины. Мощно и грозно выли моторы.

Над заливом в плексиглаз ударило солнце, под самолетом прошли голые, поросшие красноватыми лишайниками скалы, и сразу же открылось море. Над водой стояла легкая дымка, и они еще с час летели над этой дымкой.

— Интересно, — сказал Черепец по СПУ, — как муха на потолок садится, с переворота или с петли?

Ему никто не ответил.

Они снизились, дымка сразу вроде бы расступилась, открывая студеную холодную воду, и тогда они увидели первую бочку. Они не сразу поняли, что это бочка, она была полузатоплена, и Белобров решил, что это мина: сорванные мины ходили косяками, и их следовало наносить на карту, но это была не мина, а именно бочка, и вторая, и третья, и чем больше они снижались, тем шире расступалась дымка и тем больше открывалось этих полузатопленных знакомых масляных бочек с рефрижератора номер 3. Некоторые были разбиты, и на них и вокруг них сидели и плавали чайки. Больше ничего не было, только бочки, да угол какого-то здорового ящика, да доски, на которых тоже сидели чайки. Бочки, бочки, бочки!

— Бочки! — быстро по СПУ сказал Черепец и облизнулся. — Бочки! Бочки с рефрижератора!

И вытер сделавшиеся мокрыми лоб и подбородок.

Море было пустое, студеное, беззвучно ходила волна.

— А-а-а-а-а-а! — вдруг закричал Черепец и, чтобы заглушить в себе поднимающуюся откуда-то из живота боль, ударил себя кулаком в лицо, раз и еще раз, потом выключил СПУ и уже беззвучно заплакал. Турель, небо и вода подернулись на секунду пестрыми кругами, когда эти круги пропали, никаких бочек уже не было, и он включил СПУ.

— Почему отключились? — спросил Белобров. — Вы мне попробуйте еще раз отключиться… Иван Иванович, курс…

Сердце Белоброва билось где-то у самой шеи, лицо совсем свело. Он попил из жестяной банки, остатки воды выплеснул себе в лицо, чуть приоткрыл форточку, и ветер тихо завизжал в кабине.

Сначала Белобров увидел один корабль. Потом корабль и лодку. Лодка была повреждена и лишена хода. И охотник вел ее на буксире. Сердце Белоброва билось спокойно и ровно. Это была его минута, его мгновение, неповторимое и никогда не возвратимое, к которому его готовила вся эта война и его жизнь — военного моряка-торпедоносца. Впрочем, Белобров не думал об этом в эти минуты, как не думал сейчас и о потопленном рефрижераторе. Он работал. И эта работа состояла в том, чтобы уничтожить подводную лодку, низкую, серую, с этой надстройкой, и с этой торчащей пушкой, и с черными фигурками людей вокруг этой пушки.

Струи черно-серого дыма вырывались с кормы кораблей, они ставили вокруг лодки дымовую завесу.

— Мак-5, Мак-9, я — Мак-4, — сказал по радио Белобров. — Видите?

Розанов выровнял машину и нажал кнопку радио.

— Вижу, я Мак-5, как на ладони, — ответил он.

На КДП сквозь шум динамиков прорвался голос Белоброва.

— Клумба, я — Мак-4.

— Мак-4, я Клумба, вас слышу, — ответил руководитель полетов.

Генерал встал и подошел к микрофону.

— Клумба, я Мак-4, — продолжал Белобров, — все на месте, все на месте. Видимость хорошая. Начинаем работать.

— Вас понял! — сказал командующий в микрофон. — Работайте. Хорошо работайте!

Он повернулся к оперативному:

— Поднимите еще одно звено!

— Есть! — ответил офицер и, выйдя из КДП, дал зеленую ракету.

— Маки, разошлись! — сказал Белобров. — Будем карать гадов! Всех на дно! Всех на дно! Вы меня слышите?!

Шорин отвернул вправо. Машина Романова — влево.

Романов стал заходить на лодку. Шорин и Белобров с разных сторон готовились атаковать боевые корабли.

Желто-красными вспышками ощетинились охотники. Шорин и Белобров заставили их развернуться так, чтобы они не могли ставить завесу и отвлечь их от лодки.

Романов снизился над водой и вышел на боевой путь. Было видно, как пушку на лодке облепили черные фигурки людей и длинные желтые вспышки из этой пушки.

Штурман приник к прицелу. Самолет шел так низко, что, казалось, вот-вот его винты заденут за волну. Из-под брюха оторвалась серебристая сигара. Романов тут же развернул самолет. Огромный взрыв метнулся над лодкой. Все вдруг превратилось в бесформенное черно-красное пятно.

Белобров и Шорин с разных сторон, почти на встречных курсах вышли в атаку.

— Атака, атака, атака! — сам себе командовал Белобров.

— Девятьсот, — бесцветным голосом выкрикивал Звягинцев, — восемьсот, семьсот… вправо, три.

Он приник к прицелу… шестьсот… пятьсот…

Белобров втянул голову в плечи и не мигая смотрел вперед.

— Карать! Карать! — сквозь сжатые зубы чеканил слова Белобров.

Борт корабля со сплошной стеной огня — приближался.

Белобров нажал на кнопку электросбрасывателя.

— Торпеда пошла-а-а, — заорал Черепец.