Что сказал табачник с Табачной улицы. Киносценарии

— Проклятая старуха, — заорал дядюшка и погрозил кулаком в сторону башни, — ведьма! Так и не родила мне сына! А я так старался! — он захохотал и высморкался. — Ты чувствуешь правду сердцем, Дикон… Ну зачем бы Господь стал отмечать своего избранника горбом?! Чума ему в глотку, верно, ребята? — Дядюшка еще раз высморкался, подмигнул счастливому, размягченному Дику и пошел к Джоанне. Джоанна сидела среди мешков с сеном, распускала зубами узел веревки, которой была привязана к телеге.

— За этой девицей ты возьмешь Коровье болото до больших камней… Мир, красавица! — и дядюшка протянул Джоанне свои сильные жилистые руки.

В ту же секунду тяжелый мокрый моток веревки ударил его по ладоням и шлепнулся к ногам. Джоанна хотела что-то крикнуть, но только пискнула, губы ее зашевелились в беззвучной ругани, она отвернулась и зло заплакала. Она пыталась успокоиться, но только сильнее и сильнее била кулаком о высокое грязное колесо телеги. Стало тихо. Где-то за стенами замка брякал колокольчик. Глупая улыбка будто прилипла к лицу Дика, от растерянности он не мог ее согнать. Лучник на стене достал стрелу, обмакнул в чан со смолой, зажег от костерка.

— Прокаженные топают, ваша милость, — крикнул он дядюшке. — Пугнуть?

— Я тебе пугну, кабан! Может, на них Божья благодать!..

Дядюшка пошел к испачканной глиной деревянной лестнице, ведущей на стену, но вернулся, поднял веревку, которой его ударила Джоанна.

— Твоя матушка тоже не шла за твоего батюшку… Тоже визжала на все графство… — он кинул веревку Дику. — Это у них в роду, сынок. Эй, Хэтч! Отведи девицу к моей старухе, а старуху переведи в Залу над птичником… — Он вытер руки рубахой и повернулся к Дику. — Ты ведь не какой-нибудь прыщ с лютней. Мы с тобой солдаты, Дикон. И после свадьбы она поймет, что это гораздо лучше. — Он опять захохотал и, продолжая хохотать, полез наверх.

Дик полез за ним.

Рассвело. Туман уходил.

Через вырубку в нечистых белых балахонах, закрывающих их от макушки до пят, брели прокаженные. Впереди двое зрячих с прорезями для глаз на белых капюшонах, за ними, держась за веревку, слепые. Передние и замыкающие побрякивали тяжелыми чугунными колокольчиками. Колокольчики вызванивали шаги, предупреждали о заразе.

Мимо Дика пронесли корзину с хлебом на длинной веревке. Дик посмотрел вниз во двор. Через двор по втоптанным в грязь плахам-мосткам, придерживая юбки, шла Джоанна. Впереди Хэтч разгонял коров. Мостки исчезли в большой грязной луже, и Хэтч позвал мужика с кнутом, который сторожил от скота кучу капусты. Они сцепили руки крест-накрест, посадили Джоанну и, увязая сапогами по щиколотку, потащили ее к башне. Дверь открылась, закрылась, и они исчезли.

Позади Дика на стене закричали. Прокаженные, слепые и зрячие, растянувшись цепью и высоко подтянув грязно-белые балахоны, бежали к замку. В замке ударил колокол, солдаты побежали по стенам. Передний прокаженный рванул на груди балахон, упал, запутавшись в нем, лежа сорвал капюшон, вскочил и, закричав что-то, бросился к воротам. Это был Хорек, беззубый Хорек, живой и здоровый. Бегущие за ним солдаты тоже срывали мешающие им сейчас балахоны.

Баба тревожно смотрела на Дика. Позади нее солдаты в длинных холимых рубахах поверх боевых штанов не то пели, не то орали бесконечную, состоящую не из слов, а из звуков песню, иногда отдельному певцу удавалось вырваться наверх, и тогда все ждали, когда он сорвется, и, когда он срывался, в лад били кружками по липкому от пива столу.

Дик был пьян. Он качал камышовую люльку с младенцем.

— Приходит суббота, опять призывает меня святой отец. — Толстый мужик, в солдатских обносках, в сплошь залатанных кожаных штанах и босой, распускал вдоль березовые плахи. — Женись, такой-сякой, козлище, Господом проклятый, и спускает с меня тем же вечером шкуру… — он с грохотом обрушил топор… — За то, что я на Николу-Мученика съел голубиное яйцо.

— Зачем же ты его ел? — Дика мучила икота.

— А я и не ел… пусть им грешник подавится, этим яйцом… Ну, шкура-то одна, я и женился…

Солдаты в очередной раз обрушили кружки на стол. Ребенок взвыл в колыбели.

Дик толкнул люльку.

— Бьет он тебя?

Женщина из-за крика не услышала, насторожилась.

— Бьет он тебя?

Женщина услышала, от этого обрадовалась и радостно закивала. Мужик довольно захохотал. Неожиданно Дик рассердился, поднял полено и пошел на мужика. Тот отбежал к дверям. С поленом в руке и жбаном пива под мышкой, Дик двинулся за ним и вышел на крыльцо. Темнело. Шел дождь. Мужик исчез. Дик, забыв о мужике, с удивлением посмотрел на полено в своей руке. Он накинул на голову чей-то дырявый плац и, качаясь, широко разбрасывая руки, побежал через двор к темнеющей башне.

От горячей воды поднимался пар, и лысая голова сэра Дэниэла, торчащая из воды, была похожа на голову грешника в аду. Во всяком случае, так казалось Дику. Через решетчатое окно Дик видел дядюшку, который мылся в огромной деревянной бочке. Дядюшка что-то сказал солдату, и тот принес большой жбан с пивом и стал поить торчащую дядюшкину голову.