Что сказал Фараон?

– А еще у меня дед один сейчас лечится – восемьдесят семь лет, а все за рyлем. Я сначала его брать-то боялась: вдруг помрет от старости, пока лечиться будет, а на меня это повесят. Да еще ветеран. А ветераны остались все больше фальшивые (как наш сосед через три двора с тридцать девятого года) и сварливые. Я ему бесплатную пробу под коленкой сделала: «Через неделю, если полегчает – позвоните, назначу время для лечения, а не полегчает – не надо звонить». Думала, что уж от такой-то пробы точно не полегчает – два раза по сухожилиям провела. Так нет, звонит: «Полегчало, назначьте время!» Быстро так весь его полугодовалый радикулит прошел, сеансов за пять. Так он еще пять «на всякий случай» прошел. Только я с ним распрощалась у порога (боюсь все-таки этих, мягко говоря, пожилых людей), а он мне: «К Вам мой старший товарищ приедет, у него что-то тоже поясница заболела». Приехал. Смотрю: Исаак Абрамович Кукавец. А лицо – ну совершенно не как у Исаака Абрамовича. И как-то среди ветеранов все больше Иваны да Матвеи попадаются. Хотя сейчас все может быть. Но любопытство распирает. Перед концом лечебного сеанса спрашиваю: «Вот имя у Вас нерусское. Вы случайно не грузин?» «Да хохол я, хохол! А имя еврейское ношу! Это все председатель колхоза виноват: с попом поругался. А поп у нас евреем был. И такой хитрющий, что когда церковь еще к опиуму народа относилась, у нас все крестины через него шли. Знал, у кого какой грешок, и председателя шантажировал. И взял назло ему – и всю деревню еврейскими именами поназывал, начиная от дедов и кончая нами – внуками, пока сам не преставился в очень почтенном возрасте. А каково нам – хохлам еврейские имена носить?! Девки-то потом поменяли, а нам, мужикам, стыдно!»

– О, что-то внезапно просветлело! – вскрикнул Валентин, а по мне его вскрик прошелся морозной волною.

– Так ровно полчаса прошло. Так тот дед, – продолжала М.Г., – тоже товарища привел. И тоже старшего. Правда, третий дед уже не сам за рулем приехал. Но не потому, что по возрасту не смог, а потому что он в той самой деревне всю жизнь трактористом работал. «Кто за трактор сел, для того остальная машина – малая забава», – это его крылатое выражение. Он и до сих пор работает. А зовут его, кстати, Моисей Израэлевич Головисенко. Но третий дед, в отличие от второго, не комплексует: он насобирал кучу аргументов и фактов, доказывающих (как он сам считает), что Моисей был совсем не той национальности. А еще у этого деда была еще одна профессия, кроме тракториста, причем, фамильная : он был из династии… ж-пников. Да-да! Он так и назвал, причем, говорит, у него даже в трудовой книжке так значилось. Обещал принести, чтобы я ксерокопию себе сделала. А дело все в призвании: у этой династии во всей округе были самые чувствительные ягодицы. Каждый год Моисей Израэлевич по весне выходил в поле, снимал штаны и садился голым задом на землю. Сидел так, сколько его трансцендентная интуиция позволяла, а народ ждал, что он скажет: вытерпит его задница сколько надо – значит, пора картошку сажать, а не вытерпит – еще через пару-тройку дней шоу повторится. А вот в этом году весна аномальная была – и односельчан дед подвел, и мочевой пузырь простудил. Теперь писается, а добрые односельчане еще и подначивают: «Так тебе, Мойша, и надо, за обман тебя боженька!» Пробовал у батюшки исповедаться – батюшка не выдержал и рассердился: «Ты, Моисей, в святое место пришел, так иди сперва-наперво подмойся, а то хуже собаки пахнешь». Вот дед ко мне и пришел, а то боится, что его от церкви отлучат.

Я и слушала, и не слушала. Львиная доля моего внимания была в облаках. Я не могла понять, как случилось, что такая громадина вмиг поднялась куда-то ввысь и начала таять, как кусочек снега на сковородке. За считанные минуты остались только мелкие рваные лохмотья вместо густого слоя темно-серых туч. Маринка уловила мой взгляд:

– Можно, конечно, и не смотреть на небо, просто запустить мысленный приказ. Но это не для новичков. Сначала нужно натренировать рефлекс с помощью Воображения. С твоим это должно особенно легко получиться: находишь в тучах самое слабое звено, ну, где по-твоему наиболее светло, и начинаешь в него всматриваться до иллюзий – пока не начнет мерещиться просвет и голубизна. Вот и все. Но сейчас и так небо голубое – возьми обрывок, который еще не испарился и воображай, что ты его стираешь. А чтобы не ошибиться, чтобы понять, что это от тебя, а не от совпадения – стирай его упорядоченно, например, кружком или фигуркой. Вот на стекле ты пальцем лед стирала? Стирала. Рисовала там что-нибудь? Рисовала. Вот также и здесь, только ВООБРАЖАЕМО, ДО ИЛЛЮЗИЙ.

Я выбрала самое крупное из оставшихся облачко и попыталась представить в нем кругленькую дырочку.

– Можешь поводить пальцем по стеклу машины. Помнишь, как в Туапсе я писала неприличное слово на кучевых облаках?

Но пальца не понадобилось: когда я посмотрела на свое облачко еще раз – кругленькая дырочка в нем уже была.

Грибы заскрипели на сковородке и стали напоминать макароны с кусочками вяленого мяса.