Что посеешь...

И тут: хорошо, если пшеница не полегла, а если полегла да стебли все перепутались, намучаешься, прежде чем одну полосу скосишь! Тогда, наверное, у меня и мысль забрезжила: а нельзя разве сделать так, чтобы не падал хлеб, при любой погоде стоял?! Ну, скосим, женщины свяжут снопы, уложат их в крестцы. Складывают четыре снопа таким крестом, колосьями в середину, сверху кладут следующий крест, потом ещё и ещё. Лежит пшеница в крестцах, подсыхает. Подсохнет — пора её свозить с полей на гумна. Подгоняют рыдван, укладывают на него крестцы: таким специальным способом переплетают их между собой, чтобы воз по дороге не рассыпался, — этот способ переплетения все на деревне знали с малых лет. Нагрузишь высокий воз и к деревне везёшь.

— Сам?

— Иногда и сам! Когда отец доволен тобой, иногда скажет вдруг: «Ну, вези, Егорушка, воз, только осторожно, не опрокинь!» Берёшь в руки налыгач — это такая верёвка, намотанная быкам на рога, — и ведёшь воз за собой. Стараешься по ровным местам везти, чтобы, не дай бог, урожай не опрокинулся: после этого отец никогда больше к этому делу не допустит. Пройдёшь поле — на краю деревни начинаются гумна. Знаешь хоть, что такое «гумно»?

— Что-то такое слышал, — пробормотал я.

— Ну, гумна — это такие огороженные участки, обычно на самом краю деревни, где зерно сушили и молотили, — пояснил дед. — Есть на этом участке ток — утрамбованный земляной круг, где молотят зерно, есть рига, где хранятся снопы до обмолота, ещё есть сарай (называется «половня»), где хранится мякина, шелуха — всё, что отбрасывается при молотьбе и сохраняется в половне на корм скоту. Ну, привозят снопы, складывают их на окончательную досушку в ригу. А пока другими работами занимаются — работ в деревне всегда хватает. Тут как раз пригоняют пастухи из степи отары овец: в начале августа как раз полагается их стричь. С ранней весны до августа пасутся отары овец в степи, одичают, измажутся — страшно смотреть. И вот подгоняют всю отару к реке, хозяева разыскивают в этом скопище своих овец, хватают их за ноги и волокут в воду. Овцы блеют, хозяева кричат, пастух щёлкает кнутом! Гвалт стоит — за десять вёрст слышно. Затаскивают овцу в воду — голова только торчит — и начинают мыть: пыль смывают, окатыши. Овца моется, потом сохнет. Потом её загоняют в чистый хлев, связывают ей ноги, стригут. Стригут аккуратно, шерсть срезают слой за слоем: потом её прядут, после вяжут. Коз пуховых чешут такой щёткой с крючками — получают пух.

Кроме овец и коз у нас ещё держали свиней. Ночевали свиньи в хлеву, а весь день в подгорном болоте у нас паслись, тростник ели, осоку, корневища питательные. Вечером гонят их домой, — вернее, и гнать их не надо: сами несутся. И тут уж навстречу им лучше не попадаться: прут напролом. И каждая без ошибки врывается именно в свой двор и сразу — к корыту. А там уже пойло приготовлено: зерно, картофельные очистки, гнилые огурцы. Всё это заранее засыпается мукой и бродит. Такое месиво для свиней любимая еда. В августе в него тыкву добавляют, арбузные корки.

В августе как раз бахчевые поспевают: тыквы, арбузы, дыни. И между другими делами надо успевать ещё бахчу сторожить. Так что на это время отец с сыновьями переселяются на бахчу. Ставят хороший шалаш, вырывают стол...

— Как это вырывают стол? — удивился я.

— А? Остроумное, между прочим, изобретение! Лéса в наших краях нет, даже дома и то делали из самана — навоза, смешанного с глиной. А из чего сделать стол на бахче? И придумали люди: из самой же земли!

— Как же это?

— А просто, как и всё гениальное. Роют четырёхугольную канаву, как бы рамкой такой. И садятся, ноги в неё опускают. А та земля, что посередине осталась, — стол!

— Здорово! — восхитился я.

— А ты как думал? — улыбнулся дед. — Изобретатели во все века были! Ну, и за этим столом начинают пробовать арбузы. Отец покажет тебе, какой выбирать: с жёлтым боком, с сухим перекрученным хвостиком. Отрываешь его от этого хвостика, еле-еле поднимаешь и тащишь. Положишь его на стол, на подстилку, только-только нож поднесёшь — он сам развалится с хрустом. Тёмно-красный, с сахарным отливом, и чёрные семечки внутри, как блошки. Нарежешь на полумесяцы его — и вопьёшься, кусаешь с присвистом, сладкий сок по подбородку течёт. Но семечки не выбрасываешь, собираешь в кулёк.

Вскоре после этого начинается молотьба. Молотили мы обычно у соседей наших. У них хороший был ток, и семьи наши дружили. И у меня там был друг закадычный — Саня. Бывало, поздним вечером от них уйду, а рано утром опять у них. «О! — бабка их говорит. — Ты уж здесь! А мы хотели кошку в лапти обувать да за тобой посылать!» И вот у этих наших друзей мы и молотили. Знаешь, что это такое?

— Примерно.

— Эх ты! «Примерно»!

— А многие сейчас не знают точно, особенно дети, что это значит — молотить!

— Эх вы! — сказал дед. — Как ракеты запускают, знаете, а как молотить — забыли! А ведь это на земле самый главный процесс!

— Прямо уж — главный! — сказал я.

— А ты думаешь, нет?! — сморщился дед. — А отчего, думаешь, жизнь на земле существует? Откуда все силы берут, чтобы двигаться?

— Из еды.