Что мы знаем друг о друге

Они купили картошки фри и съели ее в парке. Никто не был голоден: Дэнни равнодушно ковырялся в своей порции, Уилл бросал кусочки голубям. Неподалеку прохожих развлекали уличные артисты: пели, танцевали и делали все возможное, чтобы случайные зрители раскошелились. Какой-то неряха с торчащими из-под старенькой панамки длинными спутанными волосами бряцал на гитаре. Вокруг него собралась толпа, но привлекла ее не музыка, а толстый кремового цвета кот в красном вязаном свитере, сидевший у парня на плече и периодически мяукавший. Мужчина в фиолетовой мантии и остроконечной шляпе показывал фокусы. Он сосредоточенно хмурился, шевелил пальцами и произносил какие-то фразы, похожие на древние заклинания. Толпа поменьше окружила человека в костюме гигантской белки, жонглировавшего орехами размером с футбольный мяч, и его соседа-цыпленка, безуспешно пытавшегося удивить публику неумелым брейкдансом.

Понаблюдав за представлением, Дэнни не мог не отметить: артистам неплохо платили. Их шляпы, обитые войлоком футляры для музыкальных инструментов, пластиковые контейнеры и исцарапанные жестянки из-под табака буквально ломились от монет. Даже цыпленку-танцору как-то удалось убедить зевак выложить денежки, а ведь он всего лишь скакал кругами, будто у него в трусах поселились шершни.

Дэнни подцепил вилкой брусочек картошки и легонько толкнул Уилла локтем.

— Кажется, мне надо менять работу.

* * *

Домой они вернулись уже на закате.

— Тебе задали домашку? — спросил Дэнни, когда Уилл вышел из ванной со следом от зубной пасты на щеке и облепившими голову мокрыми волосами.

Сын покачал головой.

— Хочешь посмотреть телик? — предложил отец, заранее зная ответ.

Мальчик изобразил зевок и указал в сторону своей комнаты.

— Хорошо, только в девять отбой, ладно?

Сын кивнул и открыл дверь.

— Уилл!

Мальчик остановился, но не обернулся.

— Я знаю, тебе трудно; но потом станет легче. Обещаю. Просто, знаешь… нужно время.

Уилл взглянул на Дэнни, и тот попытался натянуть обнадеживающую улыбку. Никто из них ей не поверил. Сын коротко кивнул и закрыл за собой дверь.

Дэнни вернулся к телевизору, чтобы начать свой еженощный ритуал — до утра сидеть перед ящиком. Глаза слипались, а тело ныло от усталости, но он понимал: уснуть не удастся. Вместо этого он часами пялился в потолок или на будильник, пока минуты не складывались в часы и в конце концов не наступал рассвет. В тех редких случаях, когда удавалось поспать, Дэнни чувствовал себя чуть ли не хуже, чем после бессонной ночи: проснуться навстречу новому дню означало снова оказаться в мире, где Лиз не было рядом.

Он вспомнил их последнее утро вместе. Ночью Лиз, как обычно, стянула на себя все одеяло. Она всегда это отрицала, но каждый день без исключений Дэнни открывал глаза и заставал ее с поличным: спит как сурок, завернувшись в одеяло, будто в кокон, пока он в одних трусах дрожит от холода. В тот день, придвинувшись ближе к кокону, Дэнни устроился рядом с женой — из нежности тоже, но больше чтобы согреться — и с изумлением обнаружил, что одеяло под рукой проваливается. Только услышав, как Лиз на кухне подпевает радио, он понял: в кровати ее нет. Тогда было смешно, но теперь выглядело как отвратительная шутка. Словно какая-то жестокая высшая сила готовила Дэнни к жизни без Лиз, подкидывая такие тонкие намеки, которые он не мог понять, пока жена не села в машину и не поцеловала его на прощание в последний раз — о чем ни она, ни он не подозревали.

Лиз даже не должна была садиться за руль в тот день. Из-за этого между Дэнни и его тестем Роджером разверзлась непреодолимая пропасть. Хотя, в сущности, она стала лишь продолжением трещины в их отношениях, появившейся еще тогда, когда Лиз впервые привела Дэнни домой к родителям и представила как своего будущего мужа. Это заявление лишило их дара речи: Лиз было всего шестнадцать, и мать с отцом ничего знать не знали про парня дочери. Дэнни с самого начала не хотел идти: он был уверен, что не понравится им. В частности, отцу Лиз — полицейскому, в силу профессии ко всем относившемуся с подозрением, особенно к мальчикам-подросткам; и уж тем более — к мальчику-подростку из Ньюхэма[2], которого отец бросил (просто ушел с четырнадцатого дня рождения сына — никто и не заметил как), а мать вышвырнула из дома, когда ее новый ухажер счел квартиру слишком тесной для троих.

Но Лиз уверяла: все будет в порядке — и Дэнни неохотно согласился. Он чуть не поверил в благоприятный исход встречи, когда Кэрол, мама Лиз, обняла его крепче, чем родная мать. Однако, познакомившись с Роджером, он понял: девушка либо нагло врала, либо серьезно недооценивала взрывной характер отца. Хоть тот и подал Дэнни руку в попытке изобразить любезность, но взял его ладонь в такие тиски, что и слов не нужно было. Подобное приветствие — не демонстрация авторитета и не проверка на мужественность. Своим рукопожатием Роджер недвусмысленно давал понять: он с большей охотой сдавил бы ему шею, и если такая возможность представится, он ее уж точно не упустит.