Несомненно, у нас есть страх смерти, связанный с коллективным представлением о роботах, которые способны размножиться и, учитывая их интеллектуальное превосходство, предать и истребить своих создателей. Такие машины, видимо, представляют собой ужаснейшую опасность — уничтожение всего, что нам дорого. Но наш рептильный мозг также видит в них спасение; мы надеемся на то, что сверхразумные машины предложат нам вечную жизнь и вечную юность. Указания на такой способ мышления встроены в наш язык. Хотя в английском слова «robot» и «machine» лишены признака пола, в романских языках, а также в немецком есть разница: «el robot» — мужественный, опасный и грозный, тогда как «la máquina» — женственная, покровительственная и заботливая.
Иеремия Бентам определил человека как рациональное существо, но мы-то знаем, что мы не такие. Каждый из нас иногда действует иррационально, повинуясь силе рептильного мозга, а его стимулы были и остаются основой эволюции интеллекта. Чувство — вот что важнее всего в мышлении.
Машина, у которой скорость обработки данных возрастает по экспоненте раз в полтора года, которая обыгрывает естественный интеллект в шахматы, разбирая несметное количество вариантов развития игры ход за ходом, которая может точно поставить диагноз больному, — все это очень впечатляет, но все-таки мышлением мы называем другое. Чтобы исполнилась наша мечта о мыслящих машинах, машинам придется понимать ценности и ставить их под сомнение, переживать внутренние конфликты, испытывать дружеские чувства.
Когда мы думаем о мыслящих машинах, нам надо задавать себе рептильные вопросы, например: рискнули бы вы своей жизнью ради машины? Позволили бы вы роботу стать политическим лидером? Стали бы вы ревновать машину? Стали бы вы платить налоги, обеспечивающие благосостояние робота? Принесли бы вы тюльпаны на могилу своего робота? Или, что даже важнее, принесет ли ваш робот тюльпаны на вашу могилу?
Признание роли рептильного мозга в наших размышлениях об ИИ поможет яснее увидеть последствия и саму природу машины, которая способна искренне сомневаться и искренне действовать, а также то, к какому именно искусственному интеллекту нам надо стремиться. Если наша биология создала культуру как инструмент для выживания и эволюции, то сейчас наш естественный интеллект должен привести нас к созданию машин, которые чувствуют и имеют инстинкты; лишь тогда бессмертие победит смерть.
На пути к натуралистическому представлению о разуме
«Мыслить» может означать «рассуждать логически», на что некоторые машины точно способны, хоть они и следуют запрограммированным нами алгоритмам. Или это может означать «иметь разум», под чем мы понимаем то, что машина воспринимает себя как субъект, обладающий сознанием, первичными ощущениями, опытом, намерениями, взглядами, эмоциями, воспоминаниями. Когда мы спрашиваем, может ли машина мыслить, на самом деле нас интересует, может ли существовать полностью натуралистическое представление о том, что такое разум. Я натуралист, так что полагаю, ответ должен быть утвердительным.
Конечно, нам до этого еще далеко. Что бы ни делал мозг для генерации разума, сомневаюсь, что он просто выполняет заранее записанные алгоритмы или что-то из того, что делают современные компьютеры. Нам, вероятно, еще только предстоит открыть основные принципы работы человеческого мозга. Подозреваю, что нельзя понять, как и зачем мы мыслим, не разобравшись, что такое наша жизнь — в физическом выражении. С созданием искусственного разума, вероятно, придется обождать.
Такое понимание должно разрешить то, что Дэвид Чалмерс называет трудной проблемой сознания: как объяснить наличие квалиа (первичных ощущений) в физическом мире? У нас есть причины полагать, что наше восприятие, скажем, красного цвета связано с определенным физическим процессом в мозге, но мы попадаем в тупик, потому что, видимо, невозможно объяснить в физических терминах, как или почему эти процессы дают начало первичным ощущениям.
Важным шагом на пути к решению проблемы будет помещение нашего описания физики в реляционный язык. Как отмечал Лейбниц, небесный покровитель релятивизма, свойства элементарных частиц зависят от их отношений с другими частицам. Эта идея оказалась очень удачной и была хорошо реализована в рамках общей теории относительности и квантовой теории; примем ее и мы.
Вторым шагом будет признание того, что события или частицы могут иметь свойства, не являющиеся реляционными — не описываемые исчерпывающей историей отношений, в которые они вступают. Назовем их внутренними свойствами.