Что, если? (СИ)

– Ох, Дмитрий Константинович, кажется? – оживляется Елена, разглядев знакомое лицо в толпе, и, вытянув царственно руку, шагает навстречу грузному мужику, в котором Герман узнает одного из приглашенных судей. В ответ на такое внимание мужик растягивает губы в улыбке. Глухов про себя довольно оскаливается. Все-таки Елена свою роль на все сто знает. Вот умеет она обаять, отыграть, где нужно, все правильно вывернуть. И даже каких-либо дополнительных инструктажей не надо. Идеальная спутница для политика. Собственно, этим Герман и руководствовался, делая ей предложение. А еще рекомендациями политтехнологов, которые жужжали, что холостой политик вызывает меньше доверия. Да и чего таить, он и сам все чаще стал задумываться о вечном. Неожиданно в нем взыграло тщеславие. Захотелось передать, пока есть силы, гены свои, скопленный за годы жизни опыт. И в идеале хоть половину жизни пожить как все. По-человечески пожить. Раз уж как-то ему сказали, что жизнь его будет долгой.

Вечер проходит достаточно плодотворно. Как он и просчитывал. Глухов в принципе все просчитывает. Так привык. Все у него по полочкам.

Герман верит в судьбу. Но он так же верит и в то, что люди способны ее корректировать своими действиями, мыслями и образом жизни. Он старается жить достойно. По совести.

Наконец, последние гости уходят.

Елена падает на диван. Закидывает ноги на банкетку, чтобы не мешать домработнице устранять последствия вечеринки. В холле шуршит охрана. У них пересменка. Интересно, нарыли ли что-нибудь на Иману? Глухов опускается в кресло и прикрывает глаза.

– О чем думаешь?

– О том, что надо себя чаще гонять. Кажется, я теряю форму.

Махач с Белоснежкой и впрямь не прошел даром. Он потянул руку. Так глупо. И надо бы перевязать. Но почему-то стыдно, что кто-то увидит.

– Правда? Дай-ка посмотрю… – прямо при домработнице Елена тянется к пуговичкам на рубашке Германова. Она немного пьяна. Глухову это не нравится.

– Перестань. Мы не одни.

– Ну, так пойдем, уединимся. Я соскучилась, родной.

Елена подмигивает и провокационно облизывает пухлые губы. Герман не железный. Он откликается. В паху тяжелеет, становится очень тесно – брючина давит.

Глухов встает. Сжимает ладонь невесты и ведет ее за собой. Но стоит выйти в коридор, им преграждает путь Михалыч с Иманой, шагающей у него за спиной.

– Герман Анастасыч, на два слова…

Глухов стреляет глазами в сторону лестницы, задавая невесте вектор. А когда та с проказливой улыбкой скрывается, нетерпеливо цокает:

– Ну что еще?

– Что-что, – бурчит Михалыч, – куда я ее поселю? К мужикам? Они ж… – рукой досадливо машет. Глухов переводит взгляд на девчонку. Далась ему эта головная боль! Выпихнуть бы с волчьим билетом за такие фокусы, чтобы ни в одном приличном охранном агентстве для нее не нашлось работы. Но ведь тогда это будет выглядеть как месть. Мелочная, гадкая месть проебавшегося человека.

– Ты сама-то что думаешь?

– Ничего. Я работать пришла, а не… – пожимает плечами. – Если ваши бойцы – профессионалы, с их стороны тоже проблем не будет.

Ох, какая, да… Это ж надо так вывернуть. То есть, если вдруг что – это он вокруг себя собрал всякий сброд? Интересно.

– Гер… – багровеет Михалыч.

– Испытательный срок три месяца, а если только кто-то попытается развести здесь… кхм… неуставные отношения, ты знаешь, что делать.

Глухов говорит со своим начбезом. Девчонка – слишком мелкая сошка, он и так уделил ее вопросу необоснованно много времени. И это тоже, кстати, проверка. Хороший охранник молчит, пока к нему не обращаются. Следуя этому негласному правилу, Имана помалкивает – стоит, глядя прямо перед собой, будто ее их разговор не касается. Покер-фейс – на зависть.

Напоследок Герман чуть ведет бровью. В воздухе повисает неозвученный им вопрос: что проверка? Михалыч едва заметно ведет головой. Значит, все чисто. Пока… Впрочем, это не означает, что они не будут копать дальше. Просто если у девчонки какие-то свои цели, лучше чтоб она была на виду. Как говорится, держи друзей близко, а врагов еще ближе. Ощущение возможной опасности неожиданно будоражит. А он-то всерьез верил, что слез с адреналиновой иглы. Ага, как же.

Глубоко вдохнув, Герман толкает дверь в спальню. Елена дожидается его в шикарной ванне, установленной тут же у панорамного окна. Ее смуглая кожа поблескивает золотом в мягком свете. Почувствовав его взгляд, женщина вскидывается. С неприкрытой жадностью смотрит, как Глухов разоблачается. А после вольготно закидывает ногу на бортик и, абсолютно бесстыже глядя ему в глаза, начинает лениво поглаживать себя пальцами между ног. Герман замирает, в очередной раз пораженный ее раскованностью. Хотя Глухов сам далеко не ханжа, в поведении невесты ему иногда чудится какая-то отталкивающая разнузданность. И он сам себе не может объяснить, что же его настораживает. Чувствуется в ней некая червоточина, странный надрыв. Но он никак не успевает углубиться в это мимолетное ощущение. Не успевает его проанализировать. Потому что оно улетучивается так же внезапно, как и появляется. Чертовщина какая-то.

– Ну чего стоишь? Разве ты не соскучился?