– Пусть лежит пока, – сказала мать, уходя. – В больнице помирать полегче.
Не мне их судить. Я мог неделю подержать мужчину в отделении. Город у нас небольшой и свободных палат всегда много.
Тот пациент лежал почти мёртвый. Смотрел в потолок, открыв рот. Единственные слова, которые я от него услышал это: «Вот я влип».
Он ни о чём не спрашивал и ни на что не жаловался. Казалось, мужчина ничего не соображает, но он всё понимал и немедленно выполнял всё, о чём просили медсёстры. Повернуться на бок, дать руку, «поработать кулаком». Дисциплинированный…
Когда я уходил домой, было у меня предчувствие, что до следующего дня он не доживёт. Но утром, когда я пришёл на работу, пациент с циррозом всё ещё был на койке в реанимации. Лежал, смотрел в потолок, не смыкая глаз.
Медсёстры не спешили уходить домой после суток, а ждали меня у кабинета, чтобы рассказать о том, что произошло в отделении ночью.
– Артур Эдуардович, ночью Чесноков умер, – сказала молодая сестра и добавила. – А потом ожил!
Другие закивали. Я понял, что речь идёт не о случае клинической смерти. Не стали бы они устраивать собрание по такому поводу.
Медсёстры рассказали, как всё было. Поздно вечером у Чеснокова случилась остановка сердца и реанимировать его не удалось. Дежурный врач констатировал смерть.
Вызвали машину, чтобы везти в морг. Тело положили в мешок, погрузили на носилки. Медсёстры поднесли их к лестнице и пошли звать санитаров, чтобы они спустили тело со второго этажа. Возвращаются, а мешок сидит!
Расстегнули молнию – пациент живой. Двигает глазами, реагирует на голоса. Мало того, он ещё сам освободился от мешка, встал и пошёл в сторону реанимации. Он ведь был мёртвый! Как минимум полчаса!
– Как он сейчас? – спросил я.
– Дышит через раз, сердце бьётся для приличия, – сказала самая старшая медсестра.
Мне стало казаться, что они нагнетают. Я поднялся в реанимационный кабинет. Спросил Чеснокова как он себя чувствует. Он смотрел на меня пустыми глазами, будто потерял дар речи.
Я распорядился измерить ему температуру. Пациент понимал, о чём его просят. Ему сказали: «Держите градусник» – он взял и сунул себе подмышку. Но от градусника не было прока.
Медсестра Виолетта принесла электронный термометр, замерила, долго смотрела на дисплей, сбросила и замерила снова.
– Сколько? – нетерпеливо спросил я.
– Двадцать градусов, – ответила она. – Комнатная температура.
Пациент как овощ, пульс слабый, но в нём как-то теплилась жизнь. Думал, к обеду дотлеет и умрёт, но ничего подобного.
У меня в отделении лежали ещё три пациента – старики после штатных операций. Я зашёл к ним узнать, как самочувствие. Все трое попросились на выписку. До них дошёл слух, что вчера тут воскрес покойник, а им не хотелось оставаться с ним под одной крышей. Мнительные деды.
Я выписал одного. Другим ещё надо было колоть антибиотики.
Уходя из больницы, я спросил медсестру, что с Чесноковым. Она сказала: «Всё то же самое».
После работы я, сам не зная почему, поехал в морг к своему знакомому патологоанатому Сашке Хромову. Вдруг захотелось с ним поговорить.
Сказал:
– Представляешь, какая штука. Вчера хотели тебе прислать клиента, уже упаковали в мешок, а он взял и ожил!
– Прям ожил? – Хромов, как будто не удивился.
– Не поверишь… Медсёстры сказали, что вылез из мешка и сам пошёл в реанимацию.
– Вот уже до чего дошло, – работник морга показал мне коробку на столе.
Там лежали пластиковые хомуты-стяжки.
– И что это? – спросил я.
– Месяц назад началось. Мои «пациенты» начали активничать. И после вскрытия, и после бальзамирования, то пальцы шевелятся, то веки дёрнутся. Я из одного весь органокомплекс достал, а у него колени – раз – и согнулись. Как это? Не знаю! Они ведь не живые – мёртвые! В жизни такого не видел. Когда это стало происходить каждую смену, я написал бумагу в министерство. И знаешь, что? Труп одного бездомного забрали на изучение. А мне прислали стяжки, чтобы покойников усмирять – связывать их.
Хромов не шутил. У него напрочь отсутствовало чувство юмора.
Мертвецы оживают. Кто-то уже в курсе, а я узнаю об этом только сейчас? Дела!
Я приехал домой. Хотел оставить работу за порогом, подумать о рутинных занятиях и не искать в новостях подробности о подобных случаях.
Мне позвонили из отделения в одиннадцать вечера. Две медсестры Кристина и Виолетта по очереди в одну трубку говорили, что у них проблемы с пациентом, с третьей медсестрой и дежурным врачом. Всё отделение осталось на двух девушках.
Я даже не стал спрашивать, что случилось, по их голосам было ясно, что дела плохи.
Медсёстры ждали меня у входа в полутьме. Я спросил, где дежурный врач. Девушки сказали, что он, похоже, сбежал и отключил телефон.
– Да что тут творится? – я не ждал их отчётов, хотел всё увидеть сам, но медсёстры меня остановили.