Что делать?

Лопухов рассказал историю в двух словах.

– Если бы ты был глуп или бы я был глуп, сказал бы я тебе, Дмитрий, что этак делают сумасшедшие. А теперь не скажу. Все возражения ты, верно, постарательнее моего обдумал. А и не обдумывал, так ведь все равно. Глупо ли ты поступаешь, умно ли – не знаю; но, по крайней мере, сам не стану делать той глупости, чтобы пытаться отговаривать, когда знаю, что не отговорить. Я тебе тут нужен на что-нибудь или нет?

– Нужно квартиру приискать где-нибудь в дешевой местности, три комнаты. Мне надобно хлопотать в Академии, чтобы поскорее выдали бумаги, чтобы завтра же, так поищи квартиру ты.

Во вторник Лопухов получил свои бумаги, отправился к Мерцалову, сказал, что свадьба завтра.

– В какое время для вас удобнее, Алексей Петрович? – Алексею Петровичу все равно, он завтра весь день дома. – Я думаю, впрочем, что успею прислать Кирсанова предупредить вас.

В среду в 11 часов, пришедши на бульвар, Лопухов довольно долго ждал Верочку и начинал уже тревожиться; но вот и она, так спешит.

– Верочка, друг мой, не случилось ли чего с тобой?

– Нет, миленький, ничего, я опоздала только оттого, что проспала.

– Это значит, ты во сколько же часов уснула?

– Миленький, я не хотела тебе сказать; в семь часов, миленький, а то все думала; нет, раньше, в шесть.

– Вот о чем я хотел тебя просить, моя милая Верочка: нам надобно поскорее посоветоваться, чтоб обоим быть спокойными.

– Да, миленький, надобно. Поскорее надобно.

– Так дня через четыре, через три…

– Ах, если бы так, миленький, вот бы ты был умник.

– Через три, верно, уж найду квартиру, закуплю, что нужно по хозяйству, тогда нам и можно будет поселиться с тобою вместе?

– Можно, мой голубчик, можно.

– Но ведь прежде надобно повенчаться.

– Ах, я и забыла, миленький, надо повенчаться прежде.

– Так венчаться и нынче можно, – об этом я и хотел просить тебя.

– Пойдем, миленький, повенчаемся; да как же ты все это устроил? какой ты умненький, миленький!

– А вот на дороге все расскажу, поедем.

Приехали, прошли по длинным коридорам к церкви, отыскали сторожа, послали к Мерцалову; Мерцалов жил в том же доме с бесконечными коридорами.

– Теперь, Верочка, у меня к тебе еще просьба. Ведь ты знаешь, в церкви заставляют молодых целоваться?

– Да, мой миленький; только как это стыдно!

– Так вот, чтобы не было тогда слишком стыдно, поцелуемся теперь.

– Так и быть, мой миленький, поцелуемся, да разве нельзя без этого?

– Да ведь в церкви же нельзя без этого, так приготовимся.

Они поцеловались.

– Миленький, хорошо, что успели приготовиться, вон уж сторож идет, теперь в церкви не так стыдно будет.

Но пришел не сторож, – сторож побежал за дьячком, – вошел Кирсанов, дожидавшийся их у Мерцалова.

– Верочка, вот это и есть Александр Матвеич Кирсанов, которого ты ненавидишь и с которым хочешь запретить мне видеться.

– Вера Павловна, за что же вы хотите разлучать наши нежные сердца?

– За то, что они нежные, – сказала Верочка, подавая руку Кирсанову, и, все еще продолжая улыбаться, задумалась, – а сумею ли я любить его, как вы? Ведь вы его очень любите?

– Я? я никого, кроме себя, не люблю, Вера Павловна.

– И его не любите?

– Жили – не ссорились, и того довольно.

– И он вас не любил?

– Не замечал что-то. Впрочем, спросим у него: ты любил, что ли, меня, Дмитрий?

– Особенной ненависти к тебе не имел.

– Ну, когда так, Александр Матвеич, я не буду запрещать ему видеться с вами и сама буду любить вас.

– Вот это гораздо лучше, Вера Павловна.

– А вот и я готов, – подошел Алексей Петрович, – пойдемте в церковь. – Алексей Петрович был весел, шутил; но когда начал венчанье, голос его несколько задрожал – а если начнется дело? Наташа, ступай к отцу, муж не кормилец, а плохое житье от живого мужа на отцовских хлебах! Впрочем, после нескольких слов он опять совершенно овладел собою.

В половине службы пришла Наталья Андреевна, или Наташа, как звал ее Алексей Петрович; по окончании свадьбы попросила молодых зайти к ней; у ней был приготовлен маленький завтрак; зашли, посмеялись, даже протанцевали две кадрили в две пары, даже вальсировали; Алексей Петрович, не умевший танцевать, играл им на скрипке; часа полтора пролетели легко и незаметно. Свадьба была веселая.

– Меня, я думаю, дома ждут обедать, – сказала Верочка, – пора. Теперь, мой миленький, я и три, и четыре дня проживу в своем подвале без тоски, пожалуй, и больше проживу, – стану я теперь тосковать! ведь мне теперь нечего бояться – нет, ты меня не провожай: я поеду одна, чтобы не увидали как-нибудь.

– Ничего, не съедят меня, не совеститесь, господа! – говорил Алексей Петрович, провожая Лопухова и Кирсанова, которые оставались еще несколько минут, чтобы дать отъехать Верочке, – я теперь очень рад, что Наташа ободрила меня.