— Номер один, святой отец.
— Ты считаешь, что первый ответ был неправильный?
— Да.
— Да.
— Что?
— Да, сэр.
— Сэр? Сэр? Я что — вдруг преобразился? Вместо столы галстук, вместо сутаны занюханный твидовый костюм?
— Нет, сэр.
— Ты настаиваешь на «сэре»?
— Да, святой отец.
Класс хохотнул, затих.
— Блеск остроумия. Прелестно. Разумеется, он не останется безнаказанным. Но к делу. Первый ответ, ты говоришь, был неправильный. И дальше все продолжалось неправильно, так?
— В известном смысле да, сэр.
— В известном смысле! А-а! Речи крючкотвора.
— С точки зрения основных правил, сэр.
— Так были они нарушены или они не были нарушены?
— Именно в них вкралась ошибка, сэр. Еще до того, как номер один был поправлен, сэр.
— Дивно. Истинное крючкотворство. Ты понимаешь ли, что ты говоришь, Даффи?
— Абсолютно, сэр.
— Хорошо. Начнем сначала. Первый человек, первый ответ.
— Икс равен минус двум.
— Ты остаешься при своем мнении?
— Да, святой отец.
— Значит, Даффи ошибается?
— Да, святой отец.
— И стало быть, шум поднят попусту?
— Да, святой отец.
— Все согласны?
— Да, святой отец! — гул голосов.
— Итак, Даффи. Подсчитай свое наказание. Один неправильный ответ — два удара. Один правильный ответ, «поправленный» тобой по ошибке, — четыре удара. Одиннадцать безупречных, или неоспоримых, ответов, отмененных тобой на том основании, что их не следовало давать, тогда как на самом деле следовало, — сорок четыре удара. Проволочка — шесть ударов. Злостное крючкотворство — двенадцать ударов. Наглая форма обращения — десять ударов. Остроумие — шесть ударов. Сосчитал?
— Восемьдесят четыре.
— Восемьдесят четыре — чего?
— Восемьдесят четыре удара, сэр.
— Так. Уже легче. Ты умеешь считать, ты обучаешься катехизису, ты скоро получишь урок о том, к чему безмерная самоуверенность приводит тебя и тебе подобных. И это проливает мне на душу — что?
— Бальзам, сэр.
— Наконец-то правильный ответ. Выйди вон.
— Нет, сэр. Я прав. Они ошиблись.
— Ой-ёй-ёй. Ах, скажите. Даффи прав, все остальные ошиблись. Я вижу, надвигаются грозовые тучи. Конец света. Мы все не умеем считать, один Даффи умеет. Харкин, считай снова, на сей раз на доске. Чтоб все видели.
Харкин корябает на доске.
— Что скажешь, Даффи?
— Ничего, сэр.
— Это правильный ответ?
— Да, сэр. Но не к той задаче.
— Не к той задаче? НЕ К ТОЙ ЗАДАЧЕ? Прелестно. Ты превосходишь себя. Объяснись, мы сгораем от любопытства.
— Я решаю раздел Б, сэр. Все остальные решают раздел А.
— И почему же ты избрал раздел Б, когда все решают раздел А?
— Потому что раздел А мы решали вчера, сэр. Я исходил из того, что вы не хотите, чтоб мы повторяли то, что нам уже известно.
— Кто-нибудь помнит, что мы решали раздел А?
— Да, святой отец, — хор.
— Я задавал раздел Б, Даффи?
— Нет, сэр, но вы не задавали и раздел А.
— Сколько ударов я тебе должен, Даффи?
— Ни одного, сэр.
— Это по-твоему, а по-моему, иначе. Класс — встать. Ничего не делать. Как только замечу кого-то на полезном действии — два удара. Даффи, выйди вон. Классу — домашнее задание удвоено. Даффи — домашнее задание учетверено.
И, набычась, ссутулился над кафедрой. Дверь тихо закрылась за Даффи. Мы смотрели в пространство.
Сержант Берк
Они, шестеро, намертво зажали нас с Рори Гриффином. Уилли Барр, их вожак, все облизывал толстым языком угол рта. Он был гораздо нас тяжелей; старше, крепче. Сунул Гриффину в лицо кулак, а между пальцами медяки зажаты. «Понял, — рычит, — чего сейчас нюхнешь. А потом ты», — и кулак в лицо — уже мне. Гриффина будут бить первым, потому что он больше. Барр тычет в прихвостней, объясняет, в каком порядке нас бить. Гриффин от страха весь белый. Я, наверно, тоже. У меня трясутся поджилки, это ужасно, я понимаю, что даже достойной попытки к бегству не смогу сделать. И они так нас зажали. Гриффин от первого же удара оседает с окровавленным ртом. Барр тянет его вверх для нового удара, он плачет. Кто-то кричит: «Легавые». Барр рявкает: «Всем сесть, мы как будто ржем». Меня силком сажают. Шагах в двадцати медленно катит полицейская машина. Заднее окно опущено, оттуда выглядывает полицейский. Это сержанта Берка везут домой от казарм на Леки-роуд. «Вы двое — не двигаться, — предупреждает Барр. — Гриффин, не оглядываться». Гриффин тихо всхлипывает, разглядывает размазанную кровь на руке. Я смотрю на мускулы Барра, слышу, как звякают у него на ладони медяки. Мне бедро корябает камень, я хватаю его, вскакиваю, изо всех сил запускаю в уже почти проехавшую машину. Рикошетом от багажника он бьет по заднему стеклу. «Полундра!» — кричит Барр, машина, взвыв, разворачивается, все бегут, и Гриффин.