– Но зачем тогда мы сюда приперлись? – спросил Ухайдак. – Стоило ли огород городить? Послали бы его к Гренделю сразу!
– Тогда мы ничего не знали, – ответил вонючий. – Почти ничего. Мое собственное провидение указало лишь, что виконт обязан быть в нашей команде. Остальное прояснилось по ходу дела.
– Ладно. Вижу, вас не переубедить. Делайте что хотите! – Ворчлюн изобразил оскорбленную невинность.
Виконт поднялся с камня, на котором сидел, и задрал подбородок. Героизм как черта характера, плотно угнездившаяся внутри него, определял всю безумную логику его поступков.
Иными словами, Талиесин собирался совершить подвиг.
Верил, что это и впрямь его судьба.
И плевать он хотел на все препятствия.
– Идешь прямо сейчас? – спросил Говорун, готовый проводить новоиспеченного персонажа северного эпоса к месту событий.
– Да. Вижу… вижу чудовище… Оно ждет меня, – изрек тиндарийский посол, вышагивая в сторону пещеры.
Черныш был тут как тут и запрыгал, закружил вокруг твердо вышагивающего господина. Дроу переполняли чувства, которые он выразить не решался.
– Господин, вам что-нибудь нужно? – лепетал Черныш, понимая, что остановить виконта не может никакая сила в мироздании. – Может быть, я пойду с вами?
– Нет, друг мой. Подожди снаружи. Эта работа для меня. – Талиесин даже не посмотрел в его сторону.
За спиной виконта тяжело топали варвары – словно громадные вестники смерти, готовые ухватить его дух и утащить в свои владения.
– Не дергайся, эльф, – посоветовал Чернышу Пнилл. – Если ему суждено убить тварь, он убьет.
«Ну да, – подумал тот, – кто бы сомневался! Только вот что потом станет с господином? Это хоть кого-нибудь здесь интересует?»
Глава 5
После пиршества только Офигильда была в состоянии стоять и отдавать приказы. Выбравшись из комнаты, где оставила валяющихся как попало соратников по борьбе, богатырь-девица навела шороху в поместье. Потребовала ванну и чистые доспехи, потому как пообещала, что не пройдет и полгода, как состоится битва. Варвары забегали, как тараканы, застигнутые светом на кухонном столе. Что ни говори, а если вышел из строя оставленный Ухайдаком за старшего Оторвун, то дочь главы клана так и так становится здесь начальницей.
Приказы Офигильды выполнили в кратчайшие сроки. Причем воду для ванны она потребовала холодную. Точнее, ледяную. Раздевшись, королева повергла в шок наблюдавших за ней служанок. Нет, конечно, не своим видом, а тем, что запросто погрузилась в этот мокрый кошмар да еще захохотала от удовольствия. Несколько раз нырнув и издав не меньше двух дюжин потрясающих мироздание воплей, Офигильда выскочила обратно. Там ее стали растирать в десять рук до тех пор, пока стремительно бегущая по жилам кровушка не изгнала из тела остатки опьянения.
– Вот теперь все путем! – сказала королева бодро и трезво, словно сегодня даже не притрагивалась к выпивке. – Где мои доспехи? Шевелитесь, коровьи души, мне некогда! Дел по горло!
В итоге Офигильда оказалась единственной способной принимать решения, чем и занялась сразу после того, как ее облачили в доспехи и затянули ремни.
Поупражнявшись пару минут с мечом, чтобы освоиться с оружием и амуницией, богатырь-девица подумала, что зря не родилась мужиком. Уж тогда бы она всем показала!..
Разведчики, разосланные в разные концы, возвращались и докладывали обстановку. Офигильда приняла их в главном зале поместья, том, что был почти точной копией тронного зала в королевском дворце. Офигильда заняла место, которое полагалось ее отцу Ухайдаку, и смотрелась на нем очень даже неплохо.
Близкие и не очень родственники Офигильды поражались ее метаморфозе. Только что лыка не вязала, шептались они, сам Оторвун и даже орки вырубились, а она хоть бы хны. Вот уж воистину подходящая супруга для Пнилла – уже не просто всем тут знакомая хулиганка-драчунья, бери выше. С такой, пожалуй, можно и против Сил Зла выступить…
Догадываясь, о чем судачат родичи, Офигильда подмигивала им и поигрывала громадным мечом. На всякий случай. Чтобы ни у кого сомнений не оставалось, что теперь все в ее руках. В том числе и судьба Диккарии.
Однако никто и не спорил.
Отпустив последнего разведчика, вернувшегося из Рыгус-Крока, Офигильда погрузилась в ту самую задумчивость, что так свойственна государственным деятелям и полководцам, стоящим на пороге нелегкого выбора.