ЧП на третьей заставе

Затеять сейчас с Иваном Спиридоновичем разговор о поездке в Белояров было просто невозможно. «Хотя бы Тараса Степановича не было. Тогда еще можно было бы с Ласточкиным по душам: „Не могу без Ольги“. А Ярош настроен против нее. И потом неизвестно еще, что скажет Иван Спиридонович о рапорте. Может, и такое: „Ну что ж, отправлю в губотдел, как там решат… А до поры до времени… Сам понимаешь, привлекать к делу — воздержусь“».

— Садись, — сказал Ласточкин, убирая в стол рапорт Сурмача. — Жихаря допрашивали с Тарасом Степановичем. Молчит. Хоть с горчицей его ешь. Где Нетахатенко, он понятия не имеет. Золото со штабс-капитаном Левашевым добывали для себя лично. Кто навел? Штабс-капитан. Откуда он узнал, в каком именно углу подвала и под какой бочкой закопаны ящики, Жихарь понятия не имеет. Словом, валяет дурачка. И в открытую, — заключил Ласточкин. — Но! — он поднял указательный палец и подмигнул Сурмачу с Ярошем. — Есть у меня один козырь, который я приберег для следующего допроса: шифровка из губотдела, кое-что из биографии Нетахатенко.

«Щербань эти сведения дает!» — порадовался Аверьян, вновь чувствуя себя сопричастным к большому делу.

— До четырнадцатого года, то есть до войны, Степан Нетахатенко жил в Харькове. Родной отец его умер, когда мальцу шел третий год. Так что в люди выводил Степана отчим. Мать — из Щербиновки. Пока жила в Харькове — сдавала землю вместе с домом в наем. А как только началась война, город начал голодать, она вернулась в село на свое хозяйство вместе с невесткой и детьми старшего сына. Был у нее и младший. Учился в кадетском корпусе. На германском фронте воевал офицером. Куда девался потом — неизвестно. Но будто бы писал матери из плена. Впрочем, сведения непроверенные, а проверить негде: отчим умер от холеры в гражданскую, мать не пережила двадцатого года. Степан Нетахатенко гулял по нашему округу с Усенко, после амнистии вернулся в Щербиновку и осел на земле.

— Эти сведения — уже что-то! — заметил Ярош. — Адреса, где жил Нетахатенко в Харькове, губотдел не сообщает?

— Нет.

— Одному надо ехать в Харьков. Тамошнее ГПУ поможет. А второму — в Щербиновку, может, кто-то и что-то знает о брате Нетахатенко? Офицер, фронтовик. Если такой служил батьке Усенко — мог далеко пойти. Надо знать связи Степана Нетахатенко. Где-то после пожара он отсиживается! — предложил план действий Ярош.

Иван Спиридонович согласился:

— Я тут Жихаря покручу. А вы, Тарас Степанович, с Сурмачом решайте, кому куда.

— Я могу и в Харьков, — сказал Ярош. — Город знаю, когда-то жил там.

— Ну что ж… после похорон и отправляйтесь, — одобрил начальник окротдела.

— Выжидать двое суток, пока доберется из Одессы отец Бориса? Это неразумно. Выезжать надо сегодня же, в крайнем случае завтра, утренним поездом.

Ласточкин подумал и согласился.

— Тогда в дорогу, Тарас Степанович.

Он отпустил Яроша и попросил остаться Сурмача, вынув из стола рапорт.

— Ну, что я тебе могу сказать про твое творчество, — прикоснулся он кончиками пальцев к краешку листа. — С огоньком написано. Только подумал ты про то, кому это надо, чтобы из ГПУ ушел опытный, хваткий чекист?

Стыдно Сурмачу.

— Но Ольга… Это она предупредила тогда в Журавинке Семена Воротынца… Выходит, Борис по ее вине…

Пристукнул Ласточкин ладошкой по столу:

— Слышу, с чьего голоса поешь. А вот Борис считал, что тогда в Журавинке Ольга выкорчевала корни, что связывали ее с дурным прошлым. Но остался крохотный обрывочек. Он-то и стал всему причиной. — Ласточкин осторожно повернул Аверьянов рапорт так, чтобы тот смог его рассмотреть и прочитать. — Впрочем, чужой в этом деле — не советчик. Спроси у своей совести. Только не спеши, пусть перегорит на душе. А рапорт я пока оставлю у себя.

На том дружеская беседа закончилась, начался деловой разговор.

Аверьян рассказал о приглашении Демченко.

Иван Спиридонович посоветовал:

— Поезжай к Василию Филипповичу. Человек он дотошный, по пустякам беспокоить не стал бы. А я тут подниму всех на ноги, попробуем спять с поезда твоего нищего с бородавкой па носу.

Отпуская Сурмача, Ласточкин спросил:

— А где же твой шустрый помощник?

— Ждет па улице.

— Проведи, — распорядился Иван Спиридонович. — Хочу порадовать мальца. Договорился в окрисполкоме, чтоб его братву устроили на работу: кого в извозчичью артель, кого на хлебопекарню. Двоих — в механические мастерские.

Сурмач хорошо знал, как тяжело было в стране с работой. Кончилась война — появились биржи труда, где с утра до поздней ночи толпились люди. Они хотели одного — работы. Но ее на всех не хватало. Война разорила деревни, обездолила города. Правда, минувшим летом на полях поднималась пшеница, а не желтоголовая сурепа, понемногу и заводы принимались за дело.

Идет рабоче-крестьянская страна на подъем. Год тому назад и речи не могло быть, чтобы пристроить к делу шестнадцать беспризорников. А теперь вот получилось.

Сурмач вышел на улицу. Петька топтался у крыльца.

— Мы опоздали на последний поезд! — навалился было паренек на своего старшего товарища.