ЧП на третьей заставе

— Или мы — не люди! Владимир Ильич с Надеждой Константиновной венчались в ссылке. Ты бы знал, какие преграды этому возводило царское правительство! И разрешения-то на проезд не давали, и в пути разные препятствия чинили. А Надежда Константиновна все-таки приехала к своему Володе. Местный кузнец им из медных пятаков «золотые» свадебные кольца выковал. Пришли друзья — такие же ссыльные, поздравили молодых, подняли заздравную чару за их счастье, разделили с ними радость. Человек во всех случаях жизни должен оставаться человеком, — заметил Ласточкин. — Во имя этого и революцию совершили.

Сурмача поразили слова начальника окротдела: «Ленин — венчался в ссылке… И ради этого Надежда Константиновна приехала к нему в далекую Сибирь! И была там — свадьба, было застолье… Но… наверное, не такое обильное, как сейчас у него… Откуда у ссыльных деньги? Дома с садом и службами Надежда Константиновна не продавала…»

Не мог Аверьян избавиться от чувства уничижения: «Все-таки в чем-то прав Тарас Степанович… Свадьба, скромная… это одно, и явная обжираловка — совсем иное». Но всем было весело.

— Хочу танцевать! — вопил Борис, перекрывая общий гул.

Еще не все песни спели, еще не натанцевалась вволю свадьба, когда в зал заглянул Ярош и от порога сообщил:

— Иван Спиридонович, из окротдела дежурный звонит.

— Что там у него? — спросил Ласточкин, которого затянуло в веселый водоворот свадьбы.

— Требует вас. Срочно.

Уж если дежурный даже в общих чертах не сказал Ярошу, зачем потребовался начальник окротдела…

Ласточкин сразу посерьезнел. Гармошку передал кому-то из чекистов.

— Тут, за меня… — и поспешил на второй этаж, где был установлен телефон.

Танцы — завяли, разговоры — смолкли, веселье — сникло. Ждали, с чем вернется Ласточкин.

Он явился темнее осенней тучи. Уже одетый.

— Сурмач! Тарас Степанович! Со мною. Борис, тачанку, живо!

Свадебный выезд… Еще не расплели на лошадях косички, еще красуются в гривах ленты. Такой фальшивой показалась в тот момент Сурмачу нарядная мишура — где-то стряслась беда, а они тут — свадьбу справляют. Невольно подумал: «Прав Тарас Степанович, упрекая…»

Беря в руки нетерпеливо вожжи, Иван Спиридонович проворчал:

— Тесляренко отравился.

— Отравился? — невольно усомнился Ярош. — Но откуда у него яд?

— Да уж конечно не из Щербиновки привез с собою! Сурмач его не однажды до ниточки прощупал.

Аверьян вдруг почувствовал, что слова начальника окротдела каким-то образом взвалили па него часть вины за случившееся. Не он один проморгал, но главная вина — на нем. «Прошляпил. Но где? Когда?»

По пути заехали в больницу за врачом. И тут — неудача.

— А он третий день, как уехал по вызову, — сообщила дежурная медсестра. — Уж мы не знаем, что и подумать. Жена беспокоится, приходила к нам, спрашивала, не знаем ли мы чего. Он уехал ночью. Какие-то знакомые. Ребенок на борону сел. Емельян Николаевич его уже оперировал, но мальчику плохо.

— Третий день! — подосадовал Ласточкин, когда они отъехали от больницы. — А мы и ухом не новели! Тарас Степанович, я тут займусь случаем с Тесляренко, а вы с Сурмачом берите ребят из оперативного состава — ив Щербиновку. Надо перекрыть дороги. Повезут назад врача, необходимо перехватить возчиков. Брать живыми! А после того, как их накроете, сделаете обыск у Тесляренко. Терять нам здесь уже нечего.

Ярош подумал и возразил:

— Сделаем обыск у Тесляренко — все его щербиновские дружки сразу смекнут, что к чему. Поэтому пока мы берем тех, кто повез Емельяна Николаевича, надо арестовать в Белоярове Жихаря. И этим пусть займется Сурмач. Упустим помощника Тесляренко — Жихаря, боюсь, что и зацепиться не за что будет.

Ярош был прав. После смерти Тесляренко, который унес с собою тайну щербиновской хаты-лазарета, Жихарь оставался единственной ниточкой. И нельзя было позволить, чтобы она оборвалась.

Скрепя сердце, согласился Иван Спиридонович на арест Жихаря.

— Чувствую, промахнемся мы тут. Проморгали уже Тесляренко, из-под носа увели такого свидетеля! Даром хлеб едим! — сердился он.

«КТО ДАЛ АРЕСТОВАННОМУ ЯД?»

В обстоятельствах смерти бывшего щербиновского председателя сельсовета разбирался сам Ласточкин. Прежде всего подозрение пало на бойцов из войск особого назначения — ОСНАЗ, охранявших арестованного. Один из них был коммунистом, а двое — беспартийные. Все говорили приблизительно одно и то же. В ночь перед выходом на вокзал Тесляренко почти не спал. Все сидел в углу. С вокзала он вернулся какой-то издерганный, нервный. Его часа два допрашивал Ярош. Но после повторной контузии (удар по травмированной голове тяжелым вещмешком) его тошнило. Изнемогая, он пару раз вызывал дежурного: «Покарауль этого… А то рвота из меня душу вынимает, боюсь ослабеть, а он смотается…» Часа через два Ярош все же вынужден был попросить дежурного:

— Вызови охрану, пусть возвращают его на место.