ЧП на третьей заставе

— Мусора от старого времени в наших душах осталось — горы. От дедов-прадедов копилось… Сжились мы с этой дрянью. А настоящая-то любовь, по-моему разумению, и должна помочь докумекать, что к чему. Чистая она, никакая грязь к ней не пристанет. Вот по ней, по любви к людям, к Родине, к делу святому нашему, надо выверять себя. — Вздохнул Иван Спиридонович как-то трудно, тяжко и подытожил: — Завидую я, Сурмач, тебе. С хорошего, с большого начинаешь жизнь.

«О чем он, об Ольге? Или о том, как Аверьян рубал уланов подо Львовом, очищая землю от врагов? Наверно, о том и о другом…»

Рассказал Аверьян обо всем: как девушка из Журавинки спасла ему жизнь (пристукнула капитана Измайлова, который душил чекиста), как помогла разоружить недобитую сотню хорунжего Воротынца и, придя к раненому чекисту в госпиталь, радовалась: «Жив!» Но потом судьба-злодейка развела их. У девушки умерла мать. Сестра, невеста Воротынца, вместе с суженым исчезла. Осиротев вконец, Ольга решила уехать из Журавинки. Продала дом. Перебралась к какой-то дальней родственнице в Белояров.

— Сейчас живет у тетки. А тетка — контра. Икон у нее, как в ризнице, и серебряные ножи с ложками…

Улыбнулся Иван Спиридонович, взъерошил пятерней жесткие волосы Аверьяна.

— Серебряные ложки — это еще не контрреволюция, — заговорил он. — Иконы — тоже. С богом на Руси рождались, жили и умирали. Хоть и не полагались на него особенно. Заповеди вспомнил: «не убей», «не укради». Они же добру учат. Но вместе с этим добром в душу заползало черное зло: все от бога, и не властен человек над своей судьбой, ибо он червь. А ты помоги своей Ольге почувствовать себя не рабой господней, а человеком. Помоги ей взглянуть на все твоими глазами. Научи ее любить, что тебе дорого, ненавидеть врагов твоих. И будет тогда она тебе самым верным другом па белом свете.

Как-то не задумывался Сурмач, что любовь — это сложная и ответственная обязанность. Ну… встретились двое, понравились друг другу. Поженились, детей нарожали. Так было тысячи лет. А теперь этого уже мало. Надо любимой подарить светлый мир надежд и радостей, надо научить ее жить в этом мире…

— Судя по твоему рассказу, будет из журавинской девчушки подруга чекисту. А вот о сестре ее поспрашивай: водилась с Семеном Воротынцем, где она сейчас, чем дышит? — напомнил Иван Спиридонович Сурмачу, когда они расставались.

И в самом деле, Аверьян ничего не знал о сестре Ольги — Екатерине. Не додумался спросить, а по совести говоря — не до того было… О многом он еще не успел переговорить с Ольгой.

В ЩЕРБИНОВКЕ

Вместе с Сурмачем в Белояров отправился Борис Коган. Он всегда с удовольствием отрывался «от бумажек ради стоящего дела», и когда не хватало людей для операции, начальник окротдела посылал его.

В Белоярове у них было несколько дел. Два — первоочередные: немедленно произвести обыск у Вольского и уговорить Демченко проведать Щербиновку.

Зашли в милицию: для обыска им нужен был сопровождающий. Забрали с собою неизменного дежурного дядю Васю, который повесил на дверь милиции тяжелый амбарный замок.

Долго не могли чекисты попасть в Степанову крепость. За высоким забором, дышавшим холодом, чувствуя чужих, хрипло лаял и гремел угрожающе цепью злющий волкодав Пират.

— Ну и ворота! — Коган попробовал толкнуть ворота плечом. Где там! И не вздрогнули.

— Нагнись-ка, Сурмач! — потребовал Борис. — Подставь спину, махну через эту тюремную ограду.

— Да уж лезь на меня, я пожилистее, — предложил милиционер дядя Вася. — Со спины — на плечи, встанешь — и будешь на месте.

Но в это время кто-то отозвал пса, распахнулась калитка. Ее открыла Галина Вольская. Простоволосая, запахнутая в странный мужской зипун, который закрывал ее от шеи до пят, подчеркивая, сколь мала и худа эта женщина… Даже Сурмачу она показалась в этот раз какой-то очень жалкой и несчастной. Коган вообще принял Галину за подростка.

— Девочка, а где хозяйка?

Сурмач толкнул его в бок:

— Так это и есть Галина Вольская!

— Совсем девчушка! — присвистнул от удивления Борис.

Галина узнала Сурмача, кивнула ему, приветствуя. Привязав злющего кобеля накоротко, впустила непрошенных гостей в дом.

Коган протянул ей мандат:

— ГПУ.

В мандате было сказано, что «предъявитель сего Коган Борис Ильич действительно является уполномоченным Турчиновского окружного отдела ГПУ.

Тов. Когану предоставляется право:

а) проверять документы граждан и задерживать подозрительных лиц;

б) производить обыски и изымать предметы, которые могут послужить вещественным доказательством.

Тов. Коган не может быть задержан и арестован без санкции органов ГПУ».

Но Вольская мандата читать не стала, чем уязвила самолюбие ретивого чекиста. Глянула на Сурмача, ожидая, что он хоть что-то ей пояснит, растолкует. И надо было ей что-то сказать, но он не знал, что именно и с чего начать. Инициативу взял на себя Борис.

— Как зовут молодую хозяюшку? — спросил он, превосходно зная, что жену Степана Вольского зовут Галиной.

Она вернула удостоверение личности не Борису Когану, а Сурмачу, признавая в нем старшего, ожидая от него защиты от напасти, явившейся к ней на порог.