Чосер и чертог славы

— Ничто не помешает мне преданно служить вам до скончания моих дней. Один взгляд ваших очей способен спасти или убить, — молвил кастелян, не в силах оторвать взгляда от ее голубых смеющихся глаз. — Одно слово из ваших вишнево-красных губ способно сохранить мне жизнь или обречь на вечные муки. — Теперь он был поглощен созерцанием ее губ, алых и сочных, как спелая вишня.

Розамунда де Гюйак закрыла и защелкнула на застежки книгу под названием «Николетта и кастелян». Потом встала и заулыбалась. Как мудро поступил автор романа, подумала она, что скрыл свое имя. Розамунда взяла со стола зеркальце и подошла к окну. Все-таки она далека от описанного идеала женской красоты.

Увы, подумала Розамунда, тот идеал для нее недостижим. Волосы у нее темные и прямые. Глаза карие и не улыбающиеся, а чуть прищуренные, по крайней мере теперь. Губы как розы или вишни? Конечно, они достаточно красны, как им и положено. Было бы странно, если губы были другого цвета. То же самое можно было бы сказать о зубах — естественно, маленьких и белых, — еще бы, если каждый день чистить их полынью и полировать веточкой. Но если последовать за автором далее и перенести внимание на женскую грудь… «крепкие и округлые, как орехи»? Природа не подарила ей такого совершенства, и это обстоятельство до настоящего времени приводило Розамунду в смятение. О чем он думал, когда писал? О мальчике? Вполне вероятно. Или — будем милосердны — о девочке с мальчишеской фигурой. Это в книгах мужчинам нравятся такие «орехи», решила Розамунда, но только не в постели.

С этой мыслью она убрала зеркало в стол и уперла руки в бока. Даже после родов ее талия сохранила стройность, но определенно не настолько, чтобы ее можно было охватить пальцами двух рук. А белоснежная кожа, белее смятой маргаритки? Как подобает благородной даме и жене графа, она, разумеется, избегала открытого воздуха, от которого, как считалось, грубела и краснела кожа лица. От этого щеки ее были совсем бледными, но если нужно, она всегда могла их еще осветлить с помощью пудры и притираний. На большее она, правда, не решилась бы. Ей рассказывали, к примеру, будто одна благородная госпожа ставила на лицо пиявок перед тем, как появиться в обществе по торжественным случаям. От потери крови леди к тому же то и дело падала в обморок, а это всегда делает даму привлекательной.

Она вспомнила, как читала этот роман анонимного автора «Николетта и кастелян» лет в одиннадцать-двенадцать. Как ей тогда хотелось стать похожей на Николетту! С годами она поняла, что в жизни все иначе, чем в романах, и это скорее даже забавно. Она до сих пор любила читать, но здесь, в Гюйаке, надо было следить за домашним хозяйством и детьми, или, точнее сказать, людьми, которые смотрели за теми людьми, в обязанности которых входили все эти вещи. Но, как и у Николетты, у нее имелись поклонники…

С поры девичества, кажется, она ни разу не брала в руки книгу «Николетта и кастелян». А теперь извлекла из сундука по причине вполне очевидной. Ей стало известно, что скоро в замок Гюйак прибудет Джеффри Чосер.

Все эти годы она вспоминала слова мужа: «Я привел вам поэта».

Это было в канун Нового года. Анри де Гюйак провел несколько месяцев в Северной Франции, где у него тоже были владения. И вот вернулся и стоял возле окна и смотрел на голые ветви деревьев, прилепившихся к основанию утеса. Сквозь ветви обнаженным клинком блестела река. В камине полыхал огонь, для которого не пожалели дров, но стекло покрывалось инеем от дыхания.

— Я привел вам поэта, — сказал он.

— Я принесла вам сына, — ответила его жена Розамунда.

В отсутствие графа родился Анри, первый сын после двух дочерей. Розамунда сидела за доской для игры в нарды. Она играла с одной из служанок, но та почтительно удалилась при появлении де Гюйака.

— Где он? — спросил Анри де Гюйак-старший.

— Где он? Его зовут Анри, и он спит, — ответила Розамунда. — А где ваш поэт?

— Умывается и меняет наряд после путешествия. Он запачкался с головы до ног.

— Вы все изрядно перепачкались, мой господин. И вы не умылись и не переоделись, о чем подсказывает мне мой нос.

— Мне не терпелось увидеть вас поскорее, — произнес в оправдание Гюйак и подошел к жене, чтобы ее поцеловать. За последние полгода они впервые дотронулись друг до друга. Наверное, поэтому наедине они ощущали некоторую неловкость.

— Вы выигрывали, — сказал он, посмотрев на доску.

— Расскажите мне о поэте, — попросила она.

— Расскажите мне о моем сыне, об Анри.

— Все младенцы кажутся одинаковыми.

— Но не их матерям.

— Тогда скажу, что у него ваш нос и брови. Но цвет глаз — мой.

— Тогда он будет удачлив.

— А как выглядит поэт?