Чоновцы на Осколе

Василий давно не видел сестру — с тех пор, как приезжала она последний раз в Воронеж, чтобы проводить мужа на австро-германский фронт. Тогда она выглядела совсем девчонкой. Стройная, шустрая, с длинными каштановыми косами, красиво уложенными вокруг маленькой головки. Глаза ее, большие, карие, светились как светлячки. Сейчас ее трудно было узнать. Она чрезмерно располнела. После перенесенного тифа волосы ее были коротко острижены, в затуманенных глазах скрывалась какая-то глубокая печаль.

— Ты больна? — спросил Василий сестру.

— Устала… Когда все это кончится? Кругом убийства, пожары, грабежи… Сегодня утром в больницу привезли двух женщин. Их выбросили на ходу из поезда. У одной перелом ноги, у другой — поврежден позвоночник и разбито все лицо. Обе женщины ехали из Иванова за хлебом. Говорят, что красноармейцы между станцией Валуйки и Уразово отобрали у них вещи, а самих столкнули под откос. Что ж это делается? Народные защитники! Даже не верится…

Василий вспомнил перекрещенного брезентовыми патронташами бравого комвзвода Пащенко, женщин со слезами на глазах, умолявших посадить их в теплушку. «Не эти ли женщины стали жертвами мародеров?» — мелькнула у него мысль.

Василий рассказал о случае с диверсией на железной дороге, о раненом мальчике Афоне Горобцове и спросил сестру, видела ли она его в больнице.

— Парнишка живой, бодрый. Рана у него не опасная. Кость пулей не задета. Через несколько дней трепака будет отплясывать…

После обеда, когда Антонина вновь ушла в больницу, Василий с Женькой отправились на реку.

Заметив во дворе хозяйку, Василий нарочито громко спросил Женьку:

— Через сад можно пройти к реке?

— А чего же? — удивился Женька.

— Для вашего братца никаких преград не существует, — расплывшись в улыбке, заметила хозяйка. — Он в калитку у нас не ходит, а через забор перемахивает… Хоть бы вы, молодой человек, как старший, на него повлияли. Ни сестра ваша, ни мать не могут с ним справиться.

— Махнешь и через колокольню Ивана Великого, если и днем и ночью ворота на запоре! — сердито огрызнулся Женька.

— Ну, ты действительно по-хулигански ведешь себя, — прикрикнул Василий на братишку. — Не будешь слушаться мать и сестру, тебе придется иметь дело со мной!

— Вот так его! Может, малость остепенится, — заметила довольная хозяйка.

Василий, схватив Женьку крепко за руку, крикнул:

— А ну, иди! Я там с тобой еще не так поговорю. Мать замучил, сестра от тебя покоя не знает…

Не на шутку перепуганный Женька пытался вырваться, убежать, но Василий не отпускал его от себя, пока не скрылись за калиткой фруктового сада. Здесь он шепнул Женьке:

— Ори, чтоб хозяйка слышала, будто тебя бьют. Обзывай меня бандитом, петлюровцем…

— Зачем? — опешил братишка.

— Потом узнаешь. — Василий рванул Женьку на себя за руку, и тот завопил во всю глотку, словно его на самом деле собирались убить.

— За что бьешь, Антанта контрреволюционная, бандюга проклятая. Я на тебя жаловаться буду в ревком, в Чека…

Поняв по довольному выражению лица Василия, что тот неспроста затеял такую комедию, Женька, не стесняясь в выражениях, то крестил брата самыми последними словами, то визжал на весь сад недорезанным поросенком.

А Василий еле сдерживался от смеха.

— Ну, хватит. Теперь беги к реке, я за тобой пойду. А то, пожалуй, хозяйка расчувствуется, сама выручать тебя придет.

Вспугнутые криком грачи снялись с гнездовий и, кружась над высокими тополями, громко горланили.

Скороспелки яблони и вишни были уже сплошь покрыты бледно-розовыми цветами. От свежего чистого воздуха, напоенного хмельным ароматом весны, у Василия кружилась голова.

Брата он нашел под старой склонившейся над широкой заводью ивой.

— Ну, отдохнул после трудов праведных? — опускаясь рядом с Женькой на пригретую солнцем траву, спросил Василий.

— Не понимаю, накой тебе вся эта комедия?

— Успокойся, сейчас узнаешь. Только сначала расскажи мне, что ты знаешь о наших домовладельцах?

— А чего о них рассказывать? Контра, известная на всю слободу. Хозяин — купец богатый, скупщик кож, немцам в оккупацию при всем народе хлеб-соль на блюде подносил. Сейчас в Чека сидит. А сын его белогвардейский офицер. Хозяйка, стерва, ждет не дождется, когда белые вернутся.

— У нее кто-нибудь бывает?

— Бывает. Землемер из Валуек наезжает…

— И часто?

— Почти каждую неделю. Под вечер приедет, переночует — и чуть свет на коня.

Василий в раздумье свернул цигарку, закурил, пуская кольцами сизый махорочный дым.

У прибрежной старой осоки покачивались, шевеля зелеными плавниками, раздувшиеся от икры щуки. Где-то в глубине камышовых зарослей покрякивали дикие утки.

— Эх, шарахнуть бы в омут гранату, — не отрывая от воды взгляда, мечтательно произнес Женька.

— Ты вот что, давай покажи, где твой ящик с гранатами, — поднимаясь с земли, сказал Василий и бросил в воду недокуренную цигарку.

Женька привел брата к большой деревянной беседке в глубине хозяйского сада, окруженной густыми кустами сирени. Продравшись через кусты, он лег на живот и, шурша прошлогодними листьями, как ящерица, прополз под беседку.

Вскоре в отверстии под беседкой показался деревянный ящик.