Чоновцы на Осколе

Эх, яблочко с червоточиной,
С властью царскою все покончено.
Эх, яблочко с ветки падает,
Пролетарская власть сердце радует.
Эх, яблочко запеченное,
Бить бандитов пойду бойцом ЧОНа я.
Эх, яблочко наливается,
Власть советская укрепляется!..

Пащенко повернулся к ребятам.

— Вот что, хлопцы, давайте договоримся так: я с вами дальше не пойду, нечего мне в Уразове делать. Пойдет Женька, вызовет Софью Никаноровну и скажет, что корову привели, пусть приходит сюда… Где у тебя пакет, давай-ка его мне, — обратился он к Женьке.

Женька неохотно завернул штанину потрепанных, забрызганных грязью брюк, достал из чулка пакет.

— Вот так-то, я уразумею, надежней будет. Придет она сюда, все сам передам!

Пащенко спрятал за пазуху пакет и сердито сплюнул:

— Добрым людям праздник, пьют, гуляют, а ты тут как прокаженный по кустам ховайся… Ну, иди, пацан, да пошвыдче; не забудь, шепни там хозяйке, хай бутылочку горилки для меня прихватит!

— А как Василь? — спросил растерявшийся Женька.

— Василь твой со мной посидит. Я, что ль, корову пасти буду?

— Вот и хорошо, устал я очень, передохну, — сказал спокойно Василий, бросив взгляд на нерешительно топтавшегося Женьку, — иди, только скорей возвращайся, а то завечереет, без пропуска через греблю не пройдем.

«Наверно, боится оставить меня одного с этим бандитом, оказавшимся намного осторожней и сообразительней своего атамана, — наблюдая за удалявшимся братишкой, думал Василий. — А впрочем, откуда мне знать, может быть, такой осторожности потребовал от своего начальника штаба сам Булатников!.. Как быть? Не наделает ли Женька сгоряча глупостей — возьмет и бухнет на переправе, что я тут сижу в кустах лицом к лицу с вооруженным бандитом?.. От Пащенко это, конечно, не ускользнет. Ребята кинутся его ловить, он выхватит из-за пазухи наган или гранату, и тогда без жертв дело не обойдется, первая пуля полетит в меня…»

Пащенко тоже внимательно следил за Женькой.

Вот Женька уже подошел к гребле; прошел мимо заставы — патрули разговаривают с какими-то девчонками и не обращают на него никакого внимания. «Молодец», — мысленно похвалил брата Василий.

По-своему, видимо, остался доволен и Пащенко. Убедившись, что Женька благополучно прошел мимо заставы, он снова с увлечением и завистью стал разглядывать гуляющую публику, слушать заливистые девичьи голоса, смотреть, как лихо отплясывает под гармошку какой-то молодой парень в буденовке. На груди плясуна алел не то боевой орден, не то красный бантик. «Наверно, красноармеец-отпускник приехал с фронта на побывку… А может быть, боец отряда чекистов?» — думал Пащенко.

А Василия замучила корова. Проголодавшись за дорогу, она то и дело вырывала из рук пеньковый повод.

— Куда, скаженная! Стой, чертяка! Цигарку, проклятущая, свернуть не дает! — то и дело покрикивал Василий.

— Да отпусти повод, никуда она не сбежит! — с досадой отрываясь от своих наблюдений за лихо откалывающим гопака красноармейцем, заметил Пащенко. — Или привяжи ее за куст, веревка-то длинная.

— «Привязать». Вот это дело! Как я сам не догадался, — подхватил Василий. — Все руки оттянула…

Пащенко засмотрелся на плясуна. Вот тот пошел вприсядку, подпрыгнул высоко, перевернулся вниз головой и прошелся по кругу на руках, позвякивая блестевшими на сапогах шпорами. Буденовка с него слетела, обнажив гладко выбритую голову… Вот он снова вскочил на ноги и, закинув руки за спину, пошел на носках.

— Ну и силен, подлец! — Пащенко хотел что-то еще сказать, открыл рот и… не смог произнести ни звука. Горло его стянула пеньковая петля, накинутая Василием.

Бандит повалился на бок и стремительно заскользил по зеленой лужайке за ринувшейся со всех ног вниз, к реке, коровой. Он мельком увидел бегущего впереди, размахивающего дрючком Василия и, ухватившись левой рукой за веревку, силился освободить от нее сдавленное горло. Изловчившись, он выхватил правой рукой из-за пазухи наган и, не целясь, выстрелил в Василия. Корова, напуганная выстрелом, рванулась еще сильней. Бандит потерял сознание.

Когда Пащенко снова пришел в себя и открыл глаза, он уже без посторонней помощи подняться с земли не мог. Ноги и руки его были крепко стянуты веревкой. Какой-то смуглый вихрастый парень, снимая с его шеи обрывок веревки, говорил рядом стоявшему Василию:

— Разве так можно с «языком» обращаться?! Петля портит человеку позвонки и голосовые связки… А если он вдруг немым окажется?!. Так лучше его сразу, подлюку, тут прикончить… — и, вытащив из кармана кожанки наган, парень крутанул барабан о шершавую ладонь левой руки.

— Товарищ Шорников, не убивайте его, он заговорит, — убежденно проговорил Василий.

И Пащенко, открыв рот, поспешил это подтвердить:

— Пить хочу… Дайте хоть глоток горилки… — пробасил он охрипшим голосом.

Вовремя подоспевшие на помощь Василию парни весело рассмеялись.

ГЛАВА XVIII