Чоновцы на Осколе

— Пьянство, картежная игра, мародерство — вот твой порядок! Я покажу, как махновщину в наших рядах насаждать… Под ревтрибунал отдам, расстреляю собственноручно! — до шепота сдерживая голос, грозил командир полка.

— Виноват. Ваша воля, что хотите, то и делайте со мной. Только я этой самогонки в рот не брал.

— На фронт приедем, я с тобой не так еще поговорю. При малейшем нарушении дисциплины… — Чепурин хлопнул ладонью по деревянной колодке маузера. — Иди!

По-строевому, щелкнув каблуками, Пащенко повернулся через левое плечо, подошел к распахнутой двери теплушки и, не оборачиваясь, выпрыгнул в ночную темь.

У вагона послышались торопливые шаги, ночную тишину прорезал громкий окрик:

— Посторонись… Куда прешь!

— Что случилось? — узнав по голосу своего вестового и выглянув из теплушки, спросил Чепурин.

— Задержка, товарищ командир, бандиты рельсы своротили. Чуть нас под откос не вытряхнули.

Двое красноармейцев втащили в теплушку носилки с мальчуганом лет четырнадцати, одетым в дырявую украинскую свитку. Вслед за ними в теплушку влез начальник штаба.

— Товарищ Чепурин, — доложил он, — бандиты устроили на пути диверсию… Вот мальчонка гады подстрелили. В ногу пулей угодили… Он бойкий, сам вам обо всем расскажет. А я пойду, там красноармейцы путь восстанавливают. — Начальник штаба вновь выпрыгнул из теплушки.

Чепурин склонился над мальчуганом.

— Как звать тебя?

— Афоня Горобец! Так парубки тутошные меня прозвали. А фамилия .моя Горобцов. Из-под Курска я. Отца белые зарубили, мать от тифа умерла. Я тут у хозяина за харчи работаю…

— Ну, курский соловей, рассказывай, что случилось.

Мальчик рукою, выпачканной кровью, потер переносицу.

— Ну, годувал я скотину в степи, — начал он, пересыпая русские слова украинскими. — Днем мы с хозяином бревна из лесу возили — новую ригу ставить собирается, — а с вечера он меня тут оставил, в степи, волов пасти. Дома боится держать их: как бы красные куда в извоз не мобилизовали. Крепко наказывал за волами смотреть, чтобы на железку не зашли. Пригрозил: «Порешит поезд худобу — без головы останешься!» Ну, а сам пийшол ночевать до хаты. Отогнал я волов подальше в балку, повечерял печеной картошкой и прилег на арбу чуток вздремнуть. Проснулся — волов не видно. Обежал всю балку, повернул к насыпи, слышу, стукочит что-то вверху. Вскарабкался я на насыпь, бачу — солдаты в шинелях и кони подседланные. Поначалу солдаты будто железякой по рельсам тюкали, потом коней начали понукать; что-то заскрежетало, каменюки, стукоча, под откос посыпались. Тут их командир, видно, кричит: «Убирай постромки, поезд идет!»

Ну, люди, значит, с конями под откос, и слышу, в сторону леса поскакали. Поднялся я с земли — и к тому месту. Бачу, шпалы из-под рельсов выбиты, одна в сторону свернута. Мамо моя родная, что ж они наделали! Не иначе — куркули, бандюги проклятые. Скатился я с насыпи и бегом к своей арбе. Схватил топор, охапку соломы и назад. Бросил солому на путях перед тем страшным местом, давай топором шпалу кромсать. А поезд вот он, паровоз пыхтит, искры разбрасывает. Собрал я щепы, на солому бросил. Было у меня в коробке три серника, ну-ка, думаю, отсырели, не загорятся. Свиткой от ветра заслонился, чиркнул раз, другой — зажглась, сунул в солому, ветер вздул пламя. Тут, значит, меня по ноге как палкой садануло. Свалился я и ползком в сторону, под насыпь, чтоб бандюги еще из винтовки не бухнули. Вот и все…

Пришел начальник штаба.

— Дорогу восстановили, сейчас тронемся. А что с этим орлом делать? — спросил он у командира полка.

— Я бы этого орла к награде представил, — сказал Чепурин. — Заготовьте на него документы, опишите все, сдадим его на станции, где есть больница.

— В Уразове есть больница, — вмешался Василий, — сестра у меня там фельдшерицей работает.

Чепурин посмотрел на карту.

— Вот на станции Уразово и передадим его железнодорожной охране, пусть позаботятся о парнишке, сонные рохли…

ГЛАВА II

На станцию Уразово эшелон пришел под утро. Густой, промозглый туман окутывал одноэтажный станционный домик с деревянными пристройками, с разбитой снарядами кирпичной башней водокачки.

Василий распрощался с Чепуриным.

Двое красноармейцев-санитаров вынесли из вагона носилки с Афоней Горобцовым и в сопровождении начальника штаба передали раненого начальнику железнодорожной охраны.

— Ответите за парня головой, — пригрозил начштаба. — Сейчас же отправьте раненого в больницу. А этот пакет передайте в Уразовский ревком… Плохо вы охраняете дорогу, — сердито заметил он.

— Ни одной ночи спокойной не бывает. Бандиты и дезертиры одолели, — оправдывался, как школьник, бородатый дядька — начальник охраны.

Двое парней из отряда железнодорожной охраны положили Афоню на бричку, запряженную парой коней, и, не дожидаясь рассвета, повезли в больницу. С ними пристроился и Василий.

Дорога была разбитая, грязная. То и дело приходилось объезжать глубокие колдобины, лужи.