Чочара

— Никогда у нас меньше сорока свежих яичек из-под курицы да шести окороков ветчины и разных там колбас и сыров не бывало… а заливных не меньше дюжины тарелок… Сала мы ели столько, что случилось однажды, я отрыгнула, и кусок сала, который я уже проглотила, выскочил у меня изо рта, будто второй язык, только, правда, белый.

Повторяю я ее слова потому, что она, по-моему, говорила все это, желая поразить меня. Одним словом, люди эти были просто деревенщиной, и не знали они, что настоящие господа, те, что живут в городе, едят немного, даже очень мало, особенно женщины, и тратят деньги на обстановку, драгоценности и одежду. Здесь же люди были одеты как голодранцы настоящие, зато гордились своими запасами яиц и сала, как римские дамы своими бальными платьями.

Филиппо пил больше всех, ведь это была годовщина их свадьбы, как он нам неожиданно объявил, и к тому же за ним вообще водился этот грешок, и частенько потом мне случалось встречать его в любое время дня, даже часов в девять утра, с блестящими глазами и покрасневшим носом. Может, потому, что выпил лишнее, в середине обеда Филиппо пустился откровенничать.

— Послушайте, что я вам скажу, — вдруг начал он со стаканом в руке, — война страшна только для дураков, остальным на нее наплевать. Знаете, какую надпись я хотел бы сделать в своей лавке над кассой? «Здесь дураков нет». Так говорят в Неаполе, но это можем сказать и мы у себя, и это истинная правда. Я не дурак и никогда им не буду, ведь существует два сорта людей: дураки и умные, и никто из тех, кто это понимает, никогда не захочет оказаться в числе первых. Самое главное — понимать, что к чему, и хорошо видеть, что вокруг тебя происходит. Дурак — это тот, кто верит всему, что пишут в газетах, платит налоги и идет на войну, а оттуда нередко отправляется и на тот свет. А умный, хе-хе, умный делает наоборот, вот и вся хитрость. Теперь такое время, когда глупцы гибнут, а умные выживают, и глупому только и остается, что быть еще глупее, чем всегда, а умные стараются быть еще умнее. Э, да вспомните пословицу: «Лучше живой осел, чем мертвый мудрец», а также и другую: «Лучше яичко сегодня, чем курочка завтра» — и еще третью: «Обещают и держат слово только трусы». Скажу вам больше: теперь на земле для дураков нет и не будет больше места, никто не сможет теперь позволить себе роскошь быть дураком даже на один денек. Теперь все должны быть умными, очень умными, необыкновенно умными, время-то нынче очень опасное, и стоит дать один палец, как схватят всю руку. Подумать только, что случилось с этим беднягой Муссолини — он хотел немного повоевать с Францией, протянул палец, а его хвать за руку — пришлось идти против всего мира, и вот теперь он все потерял, и ему приходится, хочешь не хочешь, оставаться в дураках. Это ему-то, который всегда хотел быть умнее всех. Послушайте меня: правительства уходят и приходят и затевают войны, но отдуваются-то бедняки; а потом правительства мирятся и делают все, что им заблагорассудится; единственно, что цену имеет и никогда ее не теряет, это торговля. Пусть приходят немцы, англичане, русские, для нас — коммерсантов — важнее всего торговля, и если торговля идет хорошо, значит, все в порядке.

Короткая эта речь, видно, стоила Филиппо больших усилий, и потому, когда он ее кончил, пот градом так и катился у него с лица, и он принялся обтирать его платком, осушив одним глотком свой стакан. Остальные беженцы, которые, как я уже говорила, составляли его свиту, сразу же стали горячо одобрять его слова, тем более что эти нищие и льстивые бездельники кормились за его счет и всячески перед ним заискивали.

— Да здравствует Филиппо и да здравствует торговля! — заорал один из них. Другой, хихикая, заметил:

— Филиппо, ты-то уж можешь сказать, что торговля вечна: чего только ни случалось на свете, а ты все торгуешь по-прежнему и всегда дела хорошо у тебя идут.

Третий, немного смущенный, заметил, однако, с умным видом:

— Согласен, пусть придут немцы или англичане, но как ты, Филиппо, можешь говорить: «пусть придут русские?»

— А почему нет? — спросил Филиппо: он выпил столько вина, что теперь уже мало что понимал.

— Да потому, что русские не позволят тебе торговать, Филиппо, ты разве этого не знаешь? Ведь русские в первую голову жару зададут тем, кто занимается торговлей.

— Чтоб им пусто было, — немного подумав, тихо сказал Филиппо, наполняя стакан и ласково глядя на льющееся из бутылки вино.

Наконец четвертый воскликнул:

— Молодец, Филиппо, ты прав, это точно: здесь нет дураков, истинную правду ты сказал!

Тут, когда все смеялись над этими столь искренними словами, вдруг совершенно неожиданно поднимается сын Филиппо и, насупившись, говорит:

— Здесь нет дураков, разве один я. Я дурак.

Замолчали все после этой выходки и растерянно поглядывают один на другого. А Микеле, помолчав минутку, продолжает:

— А так как дуракам не место в компании умных, то, извините меня, я пойду немного пройтись.

Придя в себя, некоторые стали кричать ему: