Читаем Чмоки полностью

Чмоки

Папаша Джералд — существо довольно безобидное, а вот с дорогой тещей Эйприл у нас не заладилось с самого начала. Ослепленная родительской любовью мамаша считала, что ее единственная дочь должна выйти за аристократа. А тут влез я — бастард, без году неделя в респектабельном мире среднего класса, а пожалуйста, туда же!

— Я отцу пересказала, что Рассел говорит, и сказала, какой у нас доход и расход.

— И зачем, позволь спросить?

Джералд до пенсии был адвокатом, а потом благодаря своей деловой жилке вступил в страховой синдикат при «Ллойде», [16]который сейчас весь в долгах. Еще Джералд помог кому-то сколотить официальную благотворительную организацию для помощи погоревшим коллегам. Когда Лиз мне рассказала, я предложил послать им всем по бесплатной бритве в комплекте с буклетом о переселении душ.

— Отец говорит, что нужно выставить дом за хорошую цену и посмотреть, что будут предлагать. Ты об усыновлении подумал?

Я отвел глаза и принялся теребить кожицу у основания ногтя.

— У меня же другая ситуация, чем у тебя, ты понимаешь? Я не могу всю жизнь ждать! — Лиз горестно поглядела на свой живот, как будто там и правда дотикивал последние минуты какой-то генетический таймер. У нее жалобно задрожали губы. Я хотел обнять ее, но она со слезами оттолкнула меня:

— Тебе на меня наплевать! Когда ты в клинике лежал, тебе вообще все равно было, есть я или нет!

Она вырвала из соснового держателя кусок бумажного полотенца и принялась вытирать глаза.

— Мы не можем больше так жить, — тихо сказала она.

— То есть? Ты что, хочешь развестись?

В глубине души я знал, что она говорит правильно, но, хотя мы по сто раз пережевывали все это на тренинге, я все равно пережил некоторый шок.

— Я не знаю, что я хочу. Я вообще ничего не знаю! С тобой невозможно общаться.

— Но мы же с тобой сейчас общаемся…

Услышь меня сейчас Джоанна, она бы мной гордилась. Лиз же прожгла меня взглядом и молча вышла.

Через полчаса я поднялся наверх и застал ее за медитацией. Лиз неподвижно сидела в кресле и, как ленту для печатной машинки, прогоняла через голову мантру. Позвонил Тони и раздраженно заявил, что ждет меня в китайском ресторанчике в Сохо. Я не успел спросить, что случилось: мой друг повесил трубку.

Лиз спустилась в гостиную и сообщила, что едет в Дорсет, проведать Карла и Марлу. Марла — ее подруга, бывшая стилистка, которая вышла замуж за продюсера, и, похоже, довольно удачно. Я сказал, что это хорошая мысль, поскольку нам теперь нужно немножко отдохнуть друг от друга.

Когда Лиз уехала, я откопал фотоаппарат и пошел к метро. На полпути вспомнил, что забыл про литий. Хотел было вернуться, но передумал: с нервами у меня теперь получше, он мне, наверно, вообще больше не нужен. На улице напротив метро висел новый плакат: гигантских размеров «Вольво» на фоне «красивой природы». Прямо под ним сто настоящих машин пульсировали, зажатые в пробке, уткнувшись друг другу в бампер, как молекулы в углеводной цепочке. Грузовой «Форд» через радиаторную решетку втягивал выхлопы заезженного BMW и выкашливал свинцовые облачка в физиономию «Хонде Сивик», которая, в свою очередь, окуривала «Сааб», на заднем стекле которого был прилеплен стикер «С нами едет малыш». У перил был прикован мой теперь уже одноколесный велосипед. Не забыть купить в Ковент-Гардене колесо.

Я пришел в ресторан в полпервого и где-то минуту искал Тони. Наконец, нашел: он сидел в дальнем конце зала в черном японском костюме, похожем на саван, и в темных персолевских очках. Тони явно нервничал. Лицо его отливало мертвенным лоском, а голова была похожа на бледный пузырь, как проволокой поросший сухим волосом. Скачущей от похмелья рукой он поднес к сигарете зажигалку. Так, значит, опять развязался.

— Здорово, как жизнь?

— Стив! Слава богу, — простонал он. — Алан сбесился просто. Ты хоть знаешь, что ты его нож на столе оставил?! Он в полицию хочет заявить. Он нам с Гудрун с утра уже плешь проел… Нет, ну это надо быть таким идиотом, а!

Я охнул, сраженный собственной тупостью, но все же попытался перейти в наступление:

— Все, успокойся! Не психуй. С ножом нехорошо вышло, но он ничего не докажет. Я же даже не взял ничего. На нас он это не повесит.

Несмотря на это, пофигизма у меня поубавилось. Это, наверное, потому, что я литий забыл.

— Но дверь-то не взломана! — театральным шепотом прошипел Тони.

— Ну и что? Знаешь, сколько народу с ключами ходит?

— Да, вот сколько, мать твою, — замки-то сменили!

— Он ничего не сможет доказать. Ты подумай: ты же не делал ничего.

— Он думает, я в его вещах рылся. И еще про тебя спрашивал, виделся я с тобой или нет.

— А ты? — Паранойя Тони понемногу передавалась мне.

— А как ты думаешь? Ладно, ключи у тебя?

— Спокойно. Все здесь.

Я передал ему ключи, и он сунул их в карман, предварительно нервно оглядевшись по сторонам, как какой-нибудь наркодилер.