Член общества, или Голодное время

Федора Сологуба… ” Куда с большим вниманием Лариса слушает Долмата Фомича, перед ним наклонясь, но ровно на столько, чтоб и тому пришлось вытянуть шею: он ей что-то на ухо шепчет, – не пора ли, быть может, принести канапе?

“Это правило или исключение? – обводя стол взглядом, спрашиваю соседку свою, Зою Константиновну, единственную библиофилку на все Об щество библиофилов. “У нас, – отвечает она, – богатые спонсоры. Хотите филе? ”

Потом библиофилы играют. Каждый называет фамилию малоизвестного ныне автора, причем обязательно надо называть писателя второй половины XIX века, и все выкрикивают, кто больше знает, что тот написал.

“Баранцевич! ”

“Воробушек! ” – “Куколка! ” – “Акулина! ”

“Новодворский! ”

“Карьера ”! – “Тетушка ”! – “Сувенир ”!

“Мачтет! ”

“Хроника одного дня в местах не столь отдаленных ”!

“ Не спи-те, – нараспев проговорила Зоя Константиновна, положив ладонь на мое плечо. – Вы упускаете свой шанс ”.

“Мне кажется, я действительно сплю ”,- сознался я честно.

“ Во сне не пьют. Налейте мне мадеры ”. – “Лично я как раз часто пью во сне ”.- “Вот как? Это признак алкоголизма, – и, подумав, добавила: – Или травмы. У вас разбитое сердце ”.

“Вообще-то меня шарахнуло по голове недавно, а что до сердца, то все с ним нормально. За вас, Зоя Константиновна ”.- “За вас, Олег Нико лаевич ”.

Скоро она опять заговорила: “ Скажите, Олег Николаевич, глядя на меня, вы воображаете мелодию? Сознайтесь, внутри вас ведь что-то играет? ”

Внутри меня ничего не играло. “Вам Долмат Фомич сказал? ”

“А разве не так? Вы какой инструмент обычно воображаете – виолончель? ” – “Никакой. Я так не могу объяснить. Я просто музыку иногда слышу. И все ”. (Если бы я при этом знал названия всех инструментов… Ну, скрипка, ну, арфа, ну, барабан… “Виолончель ”…)

“И сейчас тоже слышите? ” – “Сейчас нет ”.- “А оркестр бывает? ” – “Ну, бывает ”.- “Симфонический? ” – “Не знаю.

Когда как. Когда симфонический, когда какофонический ”. “Неужели вы способны вообразить какофонию? ” – “Я нарочно не воображаю ничего. У меня само получается”.

Похоже, Зоя Константиновна была разочарована. Чтобы ее не расстраивать, я сказал: “Видите ли, сейчас я одержим полифонией ”.

Отчасти так и было: после того, как я сдал Достоевского, что-то во мне звучало полифоническое…

“ Олег Николаевич, а как вас величают любящие вас женщины?

” “Кто как, – отвечал я уклончиво (не хватало еще ей рассказывать, как меня в былое время жена привечала, пока не выселила из квартиры). – По-разному ”.

“Алик, Аленька, Алёнучка… – фантазировала Зоя

Константиновна, уже захмелевшая.- Олег… Да! Олег.

Замечательное имя. Олег Николаевич, я вас буду называть

Олегом. Разрешаете? ”

Тем временем настала моя очередь предложить фамилию малоизвестного литератора второй половины Х I Х века. Из малоизвестных я никого не знал, шутки ради я назвал фамилию моей бывшей жены, разумеется, девичью: “Хвощинская!”

Со всех сторон закричали: “Большая медведица ”! -

“Пансионерка ”! – “Былое ”!

Профессор Скворлыгин даже привстал: “Провинциальные письма о нашей литературе ”! “Провинция в старые годы ”! – вдохновенно вспомнил Долмат Фомич. “ После потопа ”, – сказал с бакенбардами.

“ А ну-ка, – обратилась к сотрапезникам Зоя

Константиновна, – скажите, из какого это рассказа: “Бывали хуже времена… ””,- но закончили фразу все вместе:

“Подлее не бывало ”! – И тут же наперебой: “ Из

“Счастливых людей ”!..” – “Из “ Счастливых людей ”!..” -

“Из рассказа “Счастливые люди ”!..”

Стали подводить итоги. Долмат Фомич объявил победителем почему-то меня (что-то я все-таки недопонял в их правилах). Мне хлопали. Однако за Хвощинской статус “ малоизвестного литератора ” отказались признать. Говорили, что “ очень известная ”.

“Поздравляю, – проворковала Зоя Константиновна, положив мне на плечо сразу обе ладони. – Вы молодец ”.

Лариса убирала тарелки. Отдыхали. Прохаживались по залу, беседуя. Один библиофил музицировал на пианино, а двое других пели куплеты. “ На слова Мятлева, узнаете? ” – спросил Семен Семенович, проходя мимо меня.

Зоя Константиновна подвела меня к окну, отдернула занавеску-маркизу: “Вам нравится?”

Вид был действительно замечательный: Нева, крейсер “Аврора

”, гостиница не то “Ленинград ”, не то “ Петербург ”, как раз в те дни ее переиме новывали.

“ Как хороши, как свежи были розы! ” – ворковала Зоя

Константиновна.

Пили кофе с пирожными. Профессор Скворлыгин рассказывал о болезнях древних людей, о костях, которые он изучает, о том, что нет интересней науки, чем палеопатология.

Глава 4. Такое непринужденное интонирование…

Октябрь в Петербурге – скверное время. Листья гниют под ногами.

Сыро, дождливо, собачье дерьмо… Не листопад. Листопад листолежем сме нился. Листогнилом. Где уж тут золотая осень! Еще, может, в Пушкине – золотая, или в Павловске, может, она золотая, там ведь так посадили деревья, что листья цвет не сразу меняют, не вперемежку, не как им вздумается, а радуя глаз: желтые пятна, багровые пятна, зеленые пятна еще.