Чистые струи

Бабушка обиженно повернулась и пошла к плите.

Сначала шли молча. Всем было немного неловко.

— Ты куда-то не туда ведешь, Петр! — опомнился дедушка.

— Туда, туда! — Шмаков прибавил шагу. — В клубе собрание охотников. И так уж опоздали….

…И вот все это уже прошло. Все. И собрание, и проводы Мишки. Стучат колеса, поезд спешит в город. Туда, где трамваи, катки, мороженое, театры, где ночью светлые улицы и много народу. Оттуда, где фыркает в конюшне трудяга Гнедко, где улицы присыпаны сеном и силосом, где над каждым домиком стоят по утрам столбы белого дыма, где глухой лес и быстрая река, чистый ручей с непростой водой… Туда, где мама и папа. Оттуда, где бабушка и дедушка…

Вот было бы так: если скучно жить, можно сделать, чтобы дни летели быстро-быстро! А если жить интересно, чтоб шли они еле-еле, чуть заметно. Тогда Мишка еще бы был у дедушки…

Вагон покачивается, покачивается Мишка на своей полке. А в окне уже ночь. Дедушка, наверное, заряжает патроны, готовится к новой облаве. Бабушка телевизор смотрит. Нет, делает вид, что смотрит, а сама считает дни, когда снова заявится он, Мишка… Пролетело бы это время как одна ночь. Утром бабушка глядь, а Мишка уже на пороге!

— Ой! Мишанька! Вернулся… Случилось что?

— Да нет, баба, снова каникулы!

— Да что же это мы, старый, проспали, что ли!?

— Проспали! Какое — проспали. Это Мишатка ведь из ручья моего, особенного, попил. Вот и захотел вернуться. Так захотел, что время колесом пошло! Ты, Мишатка, отцу про ручей рассказывал?

— Ой, деда! Некогда же было… Я даже не успел его увидеть.

— Это ты чересчур уж много воды попил! Ну ничего! Ничего. Потом расскажешь. Только не забудь, ладно?

Вагон покачивался. Мишка старался понять — что же получилось? Снова, что ли, от дедушки едет? Опять каникулы пролетели? Догадался наконец. Какой быстрый сон! Появился и исчез. Мелькнул, как горностай..

…Рано утром Мишку разбудил дядя Петя.

— Ты, Миш, не серчай! Я уж по ходу ледяшку прихватил… Глянь! Вон сидит…

Мишка бросился к двери.

— Куда же ты голенький-то! — Бабушка схватила что подвернулось под руку — штаны, носки, заспешила за Мишкой: — Надень, надень! Успеешь, налюбуешься…

Какое там — надень! Мишка не мог оторваться от прозрачной ловушки. Белый зверек, пятясь, вжался спинкой в холодную стенку, взъерошил шерсть. Он хрипел, показывая красный язычок, тонкие губки дрожали и дергались.

— Не вздумай руку сунуть, Мишатка! — сказал дедушка. — Это такая молния! Чиркнет — месяц не заживет.

— Ведро стает, — заметил Шмаков. — Не поймаешь. Надо бы…

— Эх, недотепы! — рассердилась бабушка. — На месте надо было. Вот каково теперь… — Она повела глазами на Мишку.

— Ну… Это… — дедушка постукал пальцем по ледяшке. — Пусть поживет, порадует Мишатку! А чучело мы ему потом, посылочкой. Правда?

Мишка и не заметил, как дедушка и Шмаков ушли. Начинался день, их ждала работа.

После завтрака бабушка начала собирать Мишкины вещи. Она собирала очень медленно. Задумывалась, сидела с рубашкой в руках. Потом укладывала в чемоданчик рубашку и сидела с полотенцем. Это Мишка видел мельком, когда забегал в дом — то за мясом, то за кусочком налима. Для горностая.

Зверек ничего не брал. Только шипел и вздрагивал. Вот смотри: белый, как заяц, а натура совсем другая!

И Мишка понял, что горностай так и умрет — от голода и страха. Он, наверное, очень гордый… Умрет и станет чучелом. Чтобы городские ребятишки могли любоваться им. День полюбуются, два. А потом и внимания на него обращать не станут. Есть же в школе чучела — белки, ондатры, птиц всяких. Пылью покрылись, никому не нужны. Только Мишка будет приходить к нему… Вспоминать, как он ничего не хотел, бился об ледяную стенку и пятился, пятился…

Солнце поднималось все выше, выше, а ведро не таяло. Мишка вошел в дом, постоял возле бабушки. Она его не заметила: сидела с носками в руках. Вышел. Горностай хрипел и цокал. То ли жаловался, то ли плакал. Мишка сел рядом, на крылечко, погладил рукой ловушку, будто его погладил, тонкого, отчаявшегося зверька. Потом взял ведро двумя руками и осторожно положил на бок…

Поезд шел почти без остановок. Туда, где… Оттуда, где… Последнее, что еще успел подумать Мишка — это про ручей. Не забыть… Рассказать… Отцу…

Жить хорошо

1

Это колеса выстукивали: «Жить хорошо! Жить хорошо!»

Петя достал новый бумажник и пересчитал наличные. Надюха не поскупилась — отвалила на распыл сотню. Но на вокзале, в киоске, он заметил яркую газовую косынку и не раздумывая сделал жене подарок. Надюха даже прослезилась. После прощальных поцелуев на перроне ухватила его за руку и под сиплый гудок тепловоза, заглушивший последние ее слова, торопливо сунула ему в карман еще пять красненьких. Вид у нее был совсем несчастный. С минуту Петя видел еще, опасно высунувшись из тамбура, как она махала ему — словно на фронт провожала…

Петя грустно улыбнулся, заплевал «Приму» и, выдернув из бумажника пятерку, спрятал остальные деньги подальше. Из вагона-ресторана он пришел в свое купе с двумя пачками шикарных сигарет «Ява-100» и двумя лотерейными билетами — на сдачу.