Чистые струи

— Эх, поднесло же тебя! — вздохнула тетя Вера. — Все тебе надо заметить…

— Ладно! — сдержанно ответил егерь.

— Да где уж там — ладно! Теперь начнется. Не мытьем, так катаньем… Сживут!

— Посмотрим.

— Эх, Игнат! Посмотрю на тебя! Стареешь, а все не склизкий какой-то. Другой бы на твоем месте давно с портфельчиком по городу ходил, а ты вот каждый день в боях.

— Склизкий! Это что… лизать им, что ли?

— Ну вот… Васька же рядом!

— Не вынуждай.

Но тетя Вера молчала недолго.

— Все ж не какие там… Милиция. Можно было и по-мирному. Сильно уж ты строг.

— В меру.

Тетя Вера говорила всю дорогу, но Балашов уже не отвечал ей.

— Ты, Вась, шибко за Бахру не переживай! — Тетя Вера потянула было к себе карабин. Васька дернулся, вырываясь. — Устал ведь! Дай немного пронесу… Ну как хочешь. Не переживай, говорю. Повезло ей! Чего там, конечно повезло. Сам суди: старая дальше некуда. От старости ни таблеток, ни уколов. Так бы и мучилась, загибалась. Вон как бежала сегодня! Еще бы немного — и упала насовсем. И не мучилась ведь. Враз смерть приняла. Легкая смерть. И хорошая… Правда, Игнат?

— Правда…

Еще издали они услышали, как кричит голодная Машка.

Балашов поставил на крыльцо корзину, тетя Вера прислонила к ней сетку с грибами.

— Приходи к нам, Вась…

Васька кивнул и заплакал.

Тетя Вера пошла к калитке.

— Вера! — Балашов догнал ее. — Ну вот еще! — услышал Васька его растерянный голос. — А еще Ваську уговаривала.

Вернулся он не скоро. Васька все еще сидел на крыльце.

— Пойду травы накошу. — Дядя Игнат взял косу и пошел было, но вернулся.

— Вась, не знаешь, откуда у них вот это?

На ладони егеря лежал охотничий нож. Тот самый, что Максим украл у дяди Игната.

Темнело. Синька еле проглядывала из густоты вечернего воздуха.

Рыжий черт

Это была самая плохая неделя лета.

Не ходил больше Васька ни по грибы, ни на рыбалку. Пропало в нем что-то. То, что заставляло сильнее биться сердце в ожидании нового дня, что окрашивало каждую тропинку, каждый уголок лесной округи в сказочные, волшебные цвета.

Дядя Игнат вдруг стал курить. Он тоже почему-то отсиживался дома, в тайгу уходил изредка и поздно, а возвращался рано. И так был худой, а тут совсем осунулся.

Васька спускался к нему с чердака. Сидели на крыльце, молчали.

Ломалось что-то в Васькиной жизни. Он чувствовал, что скоро случится новая беда. Да и не чувствовал — догадывался. Отец, приезжая из лесу, сразу шел к Балашову. А возвращался домой хмурый, молчаливый.

Легкая, приятная жизнь приносила Ваське такие же сны. Теперь сны его мучили, давили кошмарами. Он просыпался и в свете луны видел из слухового окна ясную и таинственную вершину Синьки. Чем больше смотрел на нее, тем больше ее боялся. Ему казалось, что сопка приближается, надвигается на него — со всеми своими ночными ужасами. Он хотел нырнуть под одеяло, но ноги словно прирастали к шлаковому полу. А вершина сопки все яснела. Что-то двигалось по пей — странное, непонятное. То ли люди, то ли привидения Потом на вершине появлялся пятачок света. Сначала тихонько, потом — быстрее и быстрее скользил он вниз, спешил к Васькиному дому. Взлетал по бревенчатой стене и холодный, нестерпимо яркий приклеивался к Васькиному лицу.

Васька снова просыпался и с облегчением понимал, что первый раз просыпался во сне, а на самом деле спал. Теперь он не то что боялся, просто не хотел подходить к окну. Но пересиливал себя. В свете луны Синька казалась огромным островом в океане. Васька смотрел на нее не отрываясь. И тут, уже не во сне, а наяву, сопка начинала приближаться, до тех пор, что становились видимыми корявые стволы дубков и блестящие шины чертова дерева. Васька деревенел от ужаса.

Потом он просыпался и, вспоминая все это, долго лежал под легким одеялом. В окошко светила полная луна. Было тихо — к утру коза переставала ссориться с курами. Не было и ветра. Васька успокаивался, постепенно сои превращался во что-то рассыпающееся, исчезающее. Окно так и притягивало Ваську. Наверное, ему все-таки хотелось убедиться в себе, в том, что приснившиеся ужасы не убавили в нем смелости. Васька, ежась от ночной прохлады, шел к открытому окну. И тут же сжимался от страшной неожиданности: сопка стояла почти у дома и с ее вершины бежал к Ваське ясный зайчик…

А когда приходил день, Васька был почти больной.

В субботу он спустился с чердака в полдень. Отец с Балашовым стояли у калитки. Дядя Игнат куда-то собрался: был в костюме, грустен, будто перед долгим расставанием.

— Что привезти тебе, Вась? — егерь смотрел на него изучающим и соболезнующим взглядом. — Крючков не надо? Или учебники?

— Да когда тебе там ходить! — возразил отец. — До крючков ли будет!

— В общем-то — конечно… Кто это?

Тут и Васька увидел спешащего к дому человека. Знакомая походка… Катится как колобок.

— Привет, мужики! — издали прокричал колобок. Сосед! Дядя Коля.

— Не прижился в городе? — поинтересовался Балашов.

— П-пошел он! Там это… В релке машина сломалась. К вам, наверное, едут. Вроде Титков. Еще кто-то. — И пошел, видимо не желая расспросов про свидание с осевшей в городе женой.