Чистые струи

Так неожиданно, без всякого шума появляется из-за угла дома трамвай… А когда уже появился, в уши врывается звон и гулкий шум.

Ребята вжались в холодную траву.

— Молчать! — едва различил Васька голос Максима. Бахра напряглась. Только бы не залаяла!

Сколько их было — понять трудно. Тяжелые шаги и приглушенные, отрывистые голоса. Все ближе:

— Хватит гнать! Давай к воде. Да куда ты! Вот здесь…

И совсем рядом — поступь. Грузная. Серьезная. Вот и вскочи, крикни. Что крикнуть? Стой? Руки вверх?

…Только бы не наступили, только бы Бахра…

— Не бултыхнись! Что, не видишь, что ли?!

— Да ладно тебе! Вижу…

— Кончайте лаяться. Базар устроили. Давайте по-быстрому.

— А чего спешить! Чайку заварим. Кого трусить-то!

— При чем тут трусить. Ближний свет, что ли?

— А! Только до машины…

— Ты еще доберись до машины. Спины не разогнешь…

— А еще хотел второго! Опять бы бросили, как того.

— Заткнись. Бросили! Ты же и бил.

— Ну хватит… Ты, я… Спички где? Да чего — не надо! Пять минут — и закипит.

Все-таки разожгли костер.

Ваське казалось, что до него доходит тепло ровного желтого пламени.

Костер разгорался. Около него колыхались тени — странные, неясные.

— Давай поближе! — подтянувшись, шепнул Максим. И каким-то непонятным бесшумным зверем скользнул мимо Васьки. А Васька не смог. Струсил? Силы не стало. Ни подтянуться, ни оттолкнуться.

Бахра тоже поползла мимо него.

И все-таки Васька пополз. Он старался не смотреть вперед, потому что, как во сне, думал, чувствовал: подними голову — и тебя увидят.

— Куда ты! — вроде закричал Максим. Нет… Это он в самое ухо… — Сейчас как врежу!

— Что там все шуршит? — донеслось от костра.

Словно глыба льда придавила Ваську.

— Пойди и посмотри!

— Убегай по тропе! — продышал в ухо Максим. — Что есть духу. Приготовьсь!

Стало жарко. Васька хотел что-то спросить. Или сказать. Но во рту пересохло. Ему показалось, что он загорелся от близкого костра.

Потом была секунда ужаса: Максим вспыхнул!

Васька чуть не закричал, увидев, что он даже приподнялся — весь в пламени, будто бензином облили.

— На! — полоснул слух резкий вскрик. И Максим перепрыгнул через Ваську, упал, вскочил, и только треск пошел, все удаляясь и удаляясь. Васька уже бежал сам, ударяясь коленом о тяжелую Бахру. Он не оглядывался. Боялся оглянуться. А ноги вязли, чужие, немощные.

— Сюда! — весело прокричал Максим сбоку. — Ну, живой? Молодец! Будут теперь знать.

Они перебежками двигались по тропе. Сзади было тихо. И уже потом, много времени спустя, когда пересекли марь и при свете луны вышли на вязкий зимник, Васька будто проснулся.

— Что ты сделал? — спросил он Максима.

— Когда? — удивился тот.

— Когда! Сейчас, на сопке!

Максим остановился, повернулся к нему и вдруг захохотал.

— Ну! ты! даешь… Не понял?! Правда?! А чего, а?! — И совсем зашелся в визгливом хохоте. — Да я горбоносому, — отдышавшись, сказал он, всхлипывая, — ножом в лоб врезал. Навышиб!

— Ножом? — не сразу переспросил Васька. — Ножом?!

— Рукояткой! Во будет клоун!

Васька шел как в тумане.

Тяжело идти ночью, даже при луне, по такой дороге.

Бахра отставала.

Встреча

Словить бы всех-всех на свете комаров в один мешок, привязать к нему каменную глыбу величиной с дом и бросить в океан!

Васька представляет, как медленно уходит в нутро таинственно мрачного океана необычный садок с распищавшейся тварью, как шарахаются от него перепугавшиеся акулы и киты.

Только злобный и бесстрашный осьминог рванулся навстречу неизвестному врагу, обхватил жесткими лишаистыми щупальцами и ударил закостеневшим клювом.

И полезла в дыру гнусь, замутила миллионами желтых телец светлую бесконечность воды. Испугался осьминог за свою ошибку, сжался — и камнем на дно, в бурые скользкие водоросли. Возликовала только всяческая рыбья мелкота — пожива! Набивай пузо задарма!

Но разве пережрешь всю эту подлую рать? Вон сколько уцелело. Притаили дыхание, поджались — дальше некуда и понеслись обратно, к солнцу, к Ваське…

Васька аж застонал от огорчения. Подумал: не топить надо было мешок, в костер бросить. Или в пещеру, что на Синьке. Потом дустом засыпать, а сверху забетонировать. Опять же… пещеру портить.

Он сбросил с головы корзинку. Спасет, что ли, щелястая!

Насмешка какая-то над человечеством! Ни медведи, ни тигры так не донимают: боятся мужика, уважают силу. А эти вот до слез доводят, хоть домой беги.

Васька шел по зимнику. Тому самому, что ведет в сторону Синьки. Дорога малость подсохла — опять нет дождей, опять маета лесникам…

Давно уже не возят отсюда лес. Возить нечего. На опустошенных делянах кучками теснится березовая и сосновая мелкота, да кое-где появился орешник по колено. А пни — дай бог! Вот порушатся они от дождей и морозов, превратятся в землю, и забудут люди, что здесь когда-то тайга шумела. Отец вон что говорит! Люди помнят все города, что древние враги сожгли, ищут всякие сведения о них.