Чистовик

— Откройте рот и прижмите зубами насадку.

— Что это? — в невольной панике закричал я.

— Дезинфицирующий зонд, — бесстрастно пояснил голос. — Стандартная процедура, для функционала не опасна.

— А для человека?

— Приводит к смерти через промежуток времени от тридцати секунд до шести часов двенадцати минут.

Я повернул голову, отворачиваясь от покачивающегося шланга.

— Вы отказываетесь проходить дезинфекцию?

Серый приплюснутый загубник на шланге замер перед моим лицом. Я вдруг увидел на нем едва заметные вмятины.

Сжавшиеся от нестерпимой боли зубы?

Я не вырвусь. Руки будто приклеились. Да если даже и вырвусь — куда я денусь с подводной лодки?

— Повторный вопрос. Вы отказываетесь проходить дезинфекцию?

Интересно, это стандартная процедура по отсеву «недофункционалов»? Или способ наказания притворщиков? Или машина спрашивает без всякого злого умысла?

Не будучи функционалом, я умру. Способности функционала включаются лишь…

— У меня есть выбор? — закричал я.

— Да. Вы вправе отказаться.

— Я повторно спрашиваю! — закричал я. — Есть ли у меня выбор и важны ли последствия моего выбора для моей судьбы? Понимаешь меня, дура электронная?

И тут же я понял, что не прав. Ощутил, как рассеянные в стенах здания нервные узлы вспыхнули от прилива энергии, оценивая мой вопрос и пытаясь понять его потаенный смысл. Какая там электроника, какие, к дьяволу, жидкие оптонейронные схемы универсального робота Карк-Е с Земли-46, воплотившего в себе личность поэта-депривиста Анатоля Ларса! Это не было ни компьютером, ни автоматом, ни роботом, ни личностью — то, что жило в зданиях функционалов, что поддерживало силы прикованных к ним людей, что добывало энергию из ниоткуда и превращало информацию в энергию. Изменение сверхтонких структур материи, переброс спина электрона из полуцелого в целое или нулевое значение, что приводило к смене существования электрона в нашей реальности из вероятного на невозможное или недопустимое. Элементарные частицы материи превратились в элементы чудовищной по сложности схемы, взаимодействуя где-то за гранью реального мира, там, где царит принцип неопределенности Гейзенберга, расширенный и исправленный континуумом Иманиши…

Я застонал, чувствуя, как избыток информации, рождаясь из энергии, возникшей из ничто, хлещет в мой мозг. Я замахнулся на слишком многое. Я не мог, не знал, не понимал того, что услужливо развернула передо мной справочная система функционалов. Будь чуть больше сил, чуть больше опыта — я смог бы обратиться к ней осознанно. И спросить, к примеру, как победить функционалов.

Но у меня не было этих сил.

— Да, у тебя есть выбор, последствия которого важны.

— Дезинфицируй! — крикнул я, сжимая загубник.

Проще так. Лучше ядовитая дрянь, хлещущая в рот, чем мерцающая между реальностью и небытием нервная сеть здания, чем попытки понять то, что я понять не могу. Пусть меня накачивают отравой, а не информацией…

А-а-а-а-а!

Я бы закричал, если мог. Но загубник ввинчивался в рот, и даже голову отодвинуть я не мог. Нестерпимая едкая горечь въелась в губы, густая липкая жижа хлынула в горло. Я дергался, чувствуя, что глотаю то ли щелочь, то ли кислоту — все вкусовые рецепторы взбесились и вопили одно: «Отрава!»

Судорожными конвульсиями шланг влил в меня не меньше полулитра жидкости и опал, смотался внутрь стойки. Одновременно отпустило руки. Я упал на колени, повел головой, пытаясь вытошнить яд. Желудок сотрясали спазмы, но липкая дрянь не желала покидать организм. Я чувствовал, как яд сжигает пищевод и желудок, проникает в кровь, убивает сердце и печень…

Человеку не выжить.

Или погибнет через секунды от нестерпимой боли, от инфаркта, либо умрет через несколько часов, сгнивший заживо.

Я частью человек, а частью живая машина — как терпеливо ждущий снаружи робот Анатоль Ларс. Мое тело было превращено в такую же неустойчивую систему, балансирующую между реальностями, как и моя таможенная башня, как и здание-веер. Оно способно на многое. И отрастить утраченную конечность, и вытошнить яд, и вытерпеть огонь. Оно на все способно — потому что в бесконечном океане времени, в развернутом веере реальностей есть все что угодно — новые тела, неядовитые яды, регенерирующие организмы, люди, пьющие на завтрак кислоту, и люди, жрущие стекло на десерт, в этом вероятностном море пули ловят голыми руками, а от соприкосновения большого и указательного пальца из ногтей бьют молнии, в этих бесчисленных мирах, которые лишь краешком зацепили функционалы, возможно немыслимое и невозможно возможное. Что удивительного в том, что сжигаемые заживо клетки моего тела начинают восстанавливать себя? Что странного в том, что жгучий яд оборачивается водой, соединившись со слюной?