Чистовик

— Далеко путь держите?

Поскрипывающая бричка, едущая из города, приблизилась как-то удивительно незаметно. Ее хотелось назвать именно бричкой, было в ней что-то польское или украинское: плетеный верх, наполовину закрывающий возок, какая-то европейская сельскость… Да и немолодой возница — крепкий, красномордый, усатый — в Восточной Европе выглядел бы своим. Правда, на нем был серый потертый сюртук, синяя рубашка с глухим воротом, широченные коричневые штаны и совсем не вяжущиеся с такой одеждой лаковые черные ботинки, но как только не одеваются люди в сельской местности.

— В гору. К господину Дитришу, — сказал я.

— А, — кивнул возница без удивления. — Так садись, подвезу.

Я колебался совсем недолго.

Я вдруг понял, что сколоченные из дерева колеса покрыты литыми шинами из синтетического каучука, которые производит мастерская дядюшки Хо в южной части города. Что водителя зовут Андре, но сходство с французским именем случайно, а полная форма — Андреас. Что он давно женат, но своих детей у него нет, это его печалит, но приемную дочь он воспитал как родную. Что до усадьбы нам придется ехать два часа семь минут. Что дождя не будет, но и солнце останется за облаками. Что мысленно Андре клянет выпитое в городе кисловатое пиво, потому что у него бурчит в животе и в пути ему дважды придется отбегать в кустики. И что ему и впрямь очень хочется меня подвезти, потому что с утра он любит ездить в город один, отвозя мандарины и виноград, а вот на обратном пути веселее с попутчиком — поболтать и посплетничать, до чего он большой охотник…

— Спасибо, — сказал я, забираясь в бричку. — Мандарины возили?

— А то, — согласился Андре. — Хорошо распродал!

Он похлопал себя по тугому карману, совершенно не беспокоясь, что хвалится деньгами незнакомцу на глухой дороге.

— Это здорово, — сказал я. Ощущение всезнания уже схлынуло. Я сделал выбор. Правильный или нет — другой вопрос.

— Закуришь?

— Спасибо. — Я искренне обрадовался. В пачке оставалась последняя сигарета, да и курить «Данхилл» при местных жителях я не рисковал.

Впрочем, возница тоже курил не махорку. Из кармана сюртука появилась картонная пачка, из пачки — две папиросы.

— О! — сказал я.

— Дерьма не держим, — гордо ответил возница.

Некоторое время мы ехали молча. Невысокая смирная лошадка терпеливо тащила бричку по дороге. Вокруг были поля — сейчас пустынные, урожай то ли собрали, то ли ждали не скоро. Мы курили. Табак оказался крепким, у меня даже слегка закружилась голова.

Когда повозка проезжала мимо приметного кряжистого дерева, возле которого так и подмывало присесть отдохнуть, возница сплюнул и сделал жест, будто сыпал что-то через левое плечо. От сглаза?

— Дурное место? — спросил я.

— Дурней не бывает, — согласился возница. — Человека тут убили, не слыхал?

— Нет.

— Два друга после работы сели вина выпить. Ну и… то ли вино крепкое попалось, то ли головы солнце напекло. Слово за слово, вспылили, один другому по морде заехал, а тот схватил сгоряча лопату и…

— Ясно, — сказал я. — Давно это было?

— Ну… — Андре задумался. — Значит, я тогда совсем пацан был… Да уж полста лет как прошло. Поле это с тех пор никто не любит, а дерево… спилить бы его надо, только пусть в назидание стоит…

Я осмысливал услышанное.

Полста лет? Человека убили в пьяной драке — и полсотни лет люди чураются этого места? Да в нашем мире пришлось бы на каждой дороге плевать, никакой слюны бы не хватило.

Что это, какая-то искусственная, внедренная функционалами неагрессивность? Или следствие духовной эволюции человечества?

Нет, пожалуй, все проще.

Как изменится психология людей, если девяносто девять целых и девять десятых населения планеты погибнет? Если уцелеют несколько сотен тысяч, пусть даже миллион — но на одном-единственном большом острове? Писатели и режиссеры начинают радостно смаковать ужасы постапокалиптического существования, все эти банды кровожадных недоумков (желательно — обкуренных, оборванных и на ржавых мотоциклах, носящихся по пустыням в поисках жертв), одуревших от случившегося военных (на ходу один старый танк без снарядов, командует спятивший майор, солдаты тупо исполняют приказы) и религиозных фанатиков (сексуально озабоченный предводитель секты и кровавые ритуалы, тяготеющие к каннибализму, обязательны). Ну ладно, это все фантастика. А на самом деле? Не возникнет ли в сознании людей глухая, жесточайшая, подсознательная неприязнь к убийству?

Здесь, похоже, случилось что-то подобное.

А еще туго пришлось существующим религиям. Не вписалось случившееся в их картину мира. Утратили веру прихожане, бросили свои храмы пастыри. Разве что буддисты все приняли как должное.

Скорее всего и капитан Ван Тао не собирался меня отравить, для этого мира поступок был слишком невероятный даже для бесшабашного грабителя руин. Наверное, в аппетитных пельменях было банальное снотворное. И не с целью меня связать или обобрать, а просто чтобы опасный гость не буянил ночью.

Андре остановил повозку, бросил мне вожжи:

— Подержи… живот прихватило.