Чистовик

— У меня есть лыжи, — сказала Василиса. — Правильные лыжи, охотничьи, широкие… Ой! Нет их, Кирилл. Одну сломала, а новые так и не купила, зачем мне туда ходить-то… Ладно, там глубокий снег не лежит, ветром все сдувает. Справишься без лыж?

Я не стал ей рассказывать, что последний раз ходил на лыжах классе в пятом. А потом то ли глобальное потепление помешало, то ли сменившийся школьный физрук не любил лыжный спорт.

— Тащи теплую одежду, — велел я.

Зимняя одежда — настоящая, а не творения модных кутюрье, годные лишь для прогулок по подиуму, по сути своей пригодна и мужчинам, и женщинам. Как говорят эти самые кутюрье, жеманно улыбаясь: «унисекс». Но если не заморачиваться пуговицами не на ту сторону, то ничто не мешает мужчине надеть женский тулуп. Главное — чтобы женщина была правильная. Как из стихотворения Некрасова, которая и коня, и в избу.

К счастью, времена Некрасова миновали, и меня ждал не тулуп, а вполне современная «аляска» от известной американской фирмы. Сплошная синтетика, но в такой и в Сибири не страшно: вся из себя по принципу термоса, многослойная, вытягивающая пот, не пропускающая мороз и ветер… С пижонским пленочным термометром на подкладке — и еще более пижонским на клапане нагрудного кармана. Это, значит, чтобы видеть, как холодно снаружи и как тепло внутри…

Сапоги, к счастью, тоже были впору. Тесная обувь — самая большая опасность зимой. Но пластиковые «дутыши», хоть и выглядели несколько женственно, размер имели не меньше чем сорок третий. Я, правда, выразил сомнения, что синтетика спасет меня от холода. Но Василиса заявила, что эти сапоги ею проверены неоднократно и на любом морозе.

А вот меховая шапка оказалась мала. Василиса не стала по этому поводу грустить, а сунула мне вязаный колпачок, вызывающий в памяти смутные детские воспоминания: игры на свежем воздухе, кидание снежками и лепка снежных баб. Кажется, мы звали такие колпачки «петушками».

Впрочем, у «аляски» был хороший капюшон, так что несерьезный, тонкий «петушок» мне не был особо нужен.

— Надеюсь, у тебя найдутся перчатки? — спросил я.

— Возьми-ка мои рукавицы. — Василиса протянула мне что-то из кожи и меха, изрядно заношенное и пожженное снаружи искрами. — Руки у тебя будут безобразные, но зато тепло.

— Ты меня собираешь, как Маленькая Разбойница собирала Герду на поиски Кая, — пробормотал я.

Как ни странно, но Василиса вдруг покраснела. А потом как-то очень неловко чмокнула в губы. Прошептала:

— Спасибо, Кирилл.

Господи, что же она сочла комплиментом? Фразу про Маленькую Разбойницу? Или хватило одного слова «маленькая»?

Я вдруг подумал, что у нее почти наверняка есть любовник среди жителей Нирваны. Какой-нибудь наиболее сохранный и симпатичный. Но вряд ли он умеет говорить хоть какие-то комплименты…

— Тебе спасибо, — сказал я.

Мы стояли у дверей, ведущих на Янус. Я был уже вполне экипирован — и одет, и обут. Василиса нашла даже рюкзак — совсем не туристический, скорее городской, но все же удобно улегшийся на спину. Туда мы сложили мою легкую куртку, продукты, еще какую-то ерунду, которая могла пригодиться… Мне сразу вспомнился Котя, который отправлялся за Иллан.

— Нож мой сохранил? — вспомнила вдруг Василиса.

— Нет.

— Вот.

Ножи у нее, похоже, были разбросаны повсюду. Она взяла его со столика, стоящего у дверей в Нирвану, и торжественно вручила мне. Ничего так кинжал. Не хуже первого. Дай Бог, чтобы точно так же не понадобился.

— А если штурмовать не будут? — спросил я. И сам улыбнулся той глупости, что сказал.

— Давай подождем, — согласилась Василиса. Мне кажется, с облегчением согласилась.

В тот же миг в харьковскую дверь постучали. Осторожно, вежливо, деликатно. Только те, кто облечены и властью, и силой, позволяют себе так стучать.

— Иди. — Василиса мгновенно распахнула дверь на Янус. Пахнуло морозом, закружились в дверном проеме снежинки. — Иди на закат! Я впущу их не сразу, у тебя будет час или два.

— У тебя будут проблемы, — сказал я.

— Допустим, я была в Нирване. — Василиса усмехнулась. — Почти Пушкин получился… Была в Нирване, навещала убогих. А что тебя на Янус пропустила, так это моя функция — людей туда-сюда пропускать! Газету еще прочитать не успела, ничего не знала, не слышала… Иди!

Она быстро коснулась губами моего лба — на этот раз уже без всякой эротики, будто сестринским или материнским поцелуем. И вытолкала в метель.

Дверь за моей спиной мягко, почти беззвучно захлопнулась.

Я обернулся.

С этой стороны дом Василисы выглядел чем-то вроде крепостных развалин, в которых чудом уцелел один-единственный приземистый донжон. Одинокое окно на втором этаже мерцало тусклым дрожащим светом — будто от факела или свечей. Дом стоял на круче, внизу, под обрывом, угадывалось скованное льдом, засыпанное снегом русло реки.

А вокруг куролесила метель. Носились в воздухе снежинки, поскрипывал под ногами снег, на счастье, и впрямь неглубокий. Солнце в небе едва угадывалось сквозь снежные тучи. Холмы, через которые мне надо было перевалить, вставали впереди темной неприветливой стеной.

— Справлюсь, — пообещал я сам себе.

И пошел к холмам.

4