Чистота

Теперь он уже на улице, на Рю-о-Фэр. Здесь нет всепожирающего огня. Нет ни отвратительных выродков Иеронима Босха, ни бледнотелых женщин, совокупляющихся с чертями, ни выброшенных на берег китов, изрыгающих истерзанные души. У итальянского фонтана с полдюжины прачек стирают белье, вокруг них поблескивает мокрая земля. Две прачки переводят на него взгляд, наверное, удивившись, что кто-то выходит из церкви, кто-то, кого они никогда раньше не видели, но вскоре они возвращаются к своей работе, погрузив замерзшие руки в холодную воду. Белье ведь не станет стираться само.

Глава 8

Он сидит в своей комнате, завернувшись в алый шлафрок и глядя сквозь незакрытое окно на церковь. Солнце заходит за горизонт, но камни храма почти не отражают закатный свет. Окна лишь ненадолго оживают синевато-багровым всполохом, что представляется скорее свидетельством некоего смертоубийства, вершимого внутри церкви, чем отблеском чего-то далекого и благодатного – красного солнца конца октября. Наконец свет вспыхивает в последний раз, угасает, и весь фасад окунается во тьму.

Он встает со стула посмотреть, не теплится ли огонек первой вечерней свечи в домике пономаря, но там покамест ничего не видно. Может, подобно нормандским крестьянам и их скотине, они укладываются спать сразу же, как только темнота становится помехой в работе.

Однако не глуповата ли девица? Скорее всего, нет. И все-таки можно ли полагаться на ее описания того, что должно обнаружиться под неровной травкой, когда они начнут копать? Вероятно, иного выхода нет, ибо других доступных сведений не имеется. Воспоминания престарелого пономаря, церковные книги, послужившие обедом для не одного поколения мышей…

Повернув стул, он садится лицом к столу. Возится с трутницей, зажигает свечу и придвигает ее поближе к блокноту с утренними записями. Изучает сделанные чертежи, проводит пальцем по цифрам и пытается представить все это как чисто инженерную задачу, одну из тех, что на ходу бросал студиозам мэтр Перроне, торопясь к себе в кабинет. Столько-то квадратных метров почвы, столько-то возов с… останками. Столько-то людей, столько-то часов. Расчеты. Уравнение. Вуаля! Конечно, нужно не забыть учесть непредвиденные случайности. Перроне всегда на этом настаивал: ослабить веревочку, дать ей чуток провиснуть ради той толики неизвестного, что может спутать все карты. Наивный практик обычно забывает это сделать, а потом оказывается слишком поздно.

Из конца блокнота Жан-Батист аккуратно вырывает чистый лист, открывает чернильницу и, окунув перо, принимается писать:

«Милорд!

Я обследовал внутренние помещения церкви и кладбище и не вижу причин откладывать дело, порученное мне вашей светлостью. Потребуется нанять по крайней мере тридцать здоровых мужчин для работы на кладбище и столько же для работы в церкви, причем хотя бы часть из них должна иметь опыт сноса зданий. Вдобавок мне необходимы лошади, телеги и изрядный запас крепежного леса.

Что касается кладбища, помимо необходимости убрать останки из склепов и общих могил, я бы рекомендовал срыть весь поверхностный слой земли на глубину двух метров и вывезти его за город в какую-нибудь глухую местность или даже на побережье, а там выбросить в море.

Могу ли я просить вас, чтобы было приготовлено место, пригодное для приема человеческого материала? И что в самой церкви, кроме священных предметов, реликвий и т. п., надлежит сохранить? К примеру, там есть орган немецкого производства, который, если Ваша Светлость пожелает, можно разобрать так, чтобы он остался в целости и сохранности.

Ваш покорный слуга, милорд,

Ж.-Б. Баратт, инженер».

Нет песка, чтобы посыпать на мокрые чернила. Поэтому он на них дует, вытирает кончик пера. Снизу доносится унылый звук гонга, зовущего к ужину. Еще одна трапеза в соседстве с покойниками. Он скидывает шлафрок, тянется за фисташковым кафтаном, но прежде чем сойти вниз, на миг задерживается у окна со свечой в руке. Это, конечно, всего лишь фантазия, какой-то эксцентричный порыв, из тех, чему не стоит искать объяснений, но все же он проводит свечой по воздуху из стороны в сторону, словно посылает сигнал. Кто или что может таиться там, в темном поле, и наблюдать за ним? Жанна? Арман? Настоятель? Какой-нибудь страж с пустыми глазницами из миллиона упокоенных мертвецов? Или некая будущая ипостась его самого, стоящая в грядущих временах и глядящая на мерцающий свет высоко в окне? Какие причудливые мысли иногда рождаются даже в такой голове, как у него! Не следует их поощрять. Иначе дело кончится тем, что он поверит в зверя, о котором рассказывал министр, в кладбищенского полуволка-полусобаку.

* * *

Звезды над Парижем похожи на кусочки стеклянного шара, брошенного в небо. Температура падает. Часа через два первые морозные узоры расцветут на траве плацев, парков, королевских садов и кладбищ. Уличные фонари тускнеют. В эти последние полчаса они горят дымно-оранжевым светом, освещая лишь самих себя.