Чистодел

— Разделяю ваши сомнения. — Мужичок занюхал выпитое пластиковой вилкой, указал подбородком на личико на снимке, перекроенное до состояния маски. — Между нами, девочками, говоря, она ничего этого и не писала. Ни единой строчки.

— Тогда кто же? — изумился я.

— Другие люди. — Он откусил от чебурека крохотный кусочек, не торопясь, прожевал его. — Их еще называют литературными неграми. Кстати, позвольте представиться. — Он протянул через стол руку. — Всеволод, тот самый негр. Можно просто Сева.

— Очень приятно. — Я с чувством пожал сухую жесткую ладонь, назвал свое тогдашнее имя, скосил глаза в сторону национального нектара в исконно русской одноразовой таре и осведомился: — Как насчет?..

— Нет возражений. — Сева приподнял стакан. — За знакомство! — Он выпрямился и стал выше меня уже на целую голову.

— И за свободу Африки! — добавил я.

— Принимается!

Охлажденная родная водочка пошла по привычному маршруту.

Мы выпили и тут же ощутили тягу к роскоши. Поэтому я заказал еще сотку, а он порылся в тощем засаленном бумажке и отважился разориться аж на пару чебуреков.

Мы так зацепились языками, что просидели в заведении до темноты. На прощание Сева назвал мне адрес и пригласил запросто заглядывать в любой день, кроме пятницы.

— Потому что по пятницам я выхожу погулять и возвращаюсь домой в субботу, — пояснил он.

Через некоторое время я так и сделал, заехал и навестил. Причем не один, а с литром сорокаградусной. Хозяин дома освоил ее, родимую, практически в одно лицо.

Потом я не раз заглядывал к нему, обязательно «не один». Пока он выпивал, я сидел в старом продавленном кресле и читал очень даже неплохие детективы, которые Сева сочинял для души. Исключительно ради нее, бессмертной, потому что издатели, суки такие, их не печатали.

Раньше, в конце восьмидесятых, когда он только начал этим заниматься, они сочли его работы излишне жесткими и кровавыми, а потому не соответствующими нашей прекрасной действительности. Потом те же самые хищные акулы книжного бизнеса посчитали их же слишком мягкими, недостаточно динамичными и вынесли приговор аналогичный смертному: «Неформат».

Так Сева и жил, перебиваясь случайными заработками, мучаясь исконно русскими вопросами и находя ответ понятно где. Дни свои он проводил в гордом одиночестве. Жена, конечно же, ушла, не выдержав этого декаданса.

Потом ему повезло, он угодил «на плантацию» к успешной и раскрученной писательнице. С тех пор Сева стал чаще закусывать и несколько реже выпивать.

Но все равно каждую пятницу, как по расписанию, он обязательно заруливал вечерком в заплеванный шалман по соседству с домом, принимал на тощую богатырскую грудь граммов семьсот и приходил в игривое настроение. Сева непременно давал кому-нибудь в ухо или в нюх. Поэтому ночь на субботу он традиционно проводил в обезьяннике.

В околотке по месту жительства к нему привыкли, считали своим человеком. Когда однажды Сева слег с температурой и не прибыл в клетку, менты забеспокоились и даже выслали наряд на его поиски.

Высокий, коротко стриженный мужик в помятой, местами испачканной полотняной паре вышел из дверей отделения. Постоял немного, щурясь на солнце, на крылечке, потом спустился по ступенькам и побрел, куда ноги вели, приветливо раскланиваясь со стражами порядка, проходящими мимо.

Я двинулся следом, настиг его возле остановки и проговорил:

— Значит, все как раньше, да?

Он обернулся.

— Привет, где тебя носило? — Сева протянул лапу, внимательно осмотрел меня с макушки до пяток и заметил: — А ты, брат, что-то потощал.

— А ты, гляжу, наоборот, раздобрел.

За прошедшую пару лет мой знакомец действительно приятно округлился, порозовел лицом и сменил гардероб. Можно даже сказать, похорошел, причем настолько, что сейчас, утром, да еще и с хорошего похмелья, выглядел много лучше, чем раньше в трезвом виде.

— Имеет место, — с достоинством подтвердил он, извлек из кармана пачку не самых дешевых сигарет, угостил меня и закурил сам.

Сева сделал пару затяжек, закашлялся, с отвращением отбросил курево в сторону и заявил:

— Какая гадость!

— Это лечится, — заметил я. — По пиву?

— Хорошая мысль! — восхитился Сева. — Пошли!

— Только сначала купим.

— Обижаешь. — Он расплылся в улыбке. — Все уже куплено, охлаждено и готово к употреблению.

— Так что же мы стоим?

Глава 27 Хижина дяди Тома

— Хорошо! — с чувством промолвил я, опустошил бутылку и поставил ее на законное место, то есть под стол.

— Нормально, — подтвердил Сева, раскрасневшийся после душа, откушал белой рыбки и запил пивом. — Как и должно быть, — заявил он и вытер полотенцем пот, выступивший на высоком челе.

Да, и в самом деле неплохо. В меру охлажденное немецкое пиво мытищинского разлива, новехонький холодильник, кухня без следов копоти на потолке и паутины по углам. Чистенькая, свежая, буквально сверкающая. Явно после недавнего ремонта, как, впрочем, и вся остальная квартира. Совсем другая мебель, новая, не сказать, конечно, что роскошная, но вполне себе приличная.