Чистая работа

Анна узнала, что у девочки Шерон дела шли гораздо лучше, говорить она пока не начала, но с одной из сестер вела себя вполне дружелюбно. На первых порах она отказывалась от еды и совсем не спала, потребовалось немало времени и терпения, чтобы она начала глотать хотя бы с ложечки и взяла в руки игрушку. После осмотра оказалось, что ее не насиловали, но она пережила серьезное потрясение. Она не умела проситься на горшок и по временам начинала истерически кричать.

— А как мальчик? — спросила Анна.

С мальчиком было сложнее: в отличие от сестры он совсем замкнулся в себе. Иногда он что-то говорил, но не позволял никому к себе прикасаться. Из-за того, что малыш перенес, его не удавалось даже как следует осмотреть, так что пришлось прибегнуть к успокоительному. Сразу же стало ясно, что ребенка насиловали: на заднем проходе были язвы, на гениталиях — раны, а на запястьях — следы как будто от наручников. Вызывало тревогу, что инфекция в мочевом пузыре не поддавалась лечению антибиотиками.

Анна слушала и чувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. Но она приехала сюда не просто так, и ей потребовалось немало времени, чтобы объяснить сестре, насколько необходимо хотя бы попробовать поговорить с Китом.

Получив холодный, резкий отказ, Анна попыталась растолковать:

— Элисон, думаете, мне этого так уж хочется? Тело матери этого мальчика обезобразили, у сестры отрезали голову, мне всего-то и нужно выяснить, что он может знать.

— Детектив Тревис! Моя задача — помогать этим несчастным детям всеми способами, каким меня учили. Вчера он взял меня за руку, и пусть держался всего секунду — это уже шаг вперед. Вы хотите расспросить его о погибших матери и сестре? Вы что, не понимаете? Я стараюсь вылечить его от того, что с ним сделали.

— Пожалуйста, пропустите меня к нему. Это будет совсем недолго, я даже не прошу, чтобы вы оставили нас вдвоем, вы будете в комнате, увидите все, что будет происходить. Если вы захотите остановить меня, даю вам честное слово, что я послушаюсь. Знаете, то, что мне нужно узнать, может помочь ему.

Майк Льюис постучал в дверь кабинета Ленгтона, заглянул и сказал:

— Крамер уже здесь и, похоже, совсем не радуется встрече.

— Вот и правильно.

— Хочешь, чтобы его привели сюда?

— Да нет, пусть остается внизу. И вот что, Майк, сделай так, чтобы эти в форме не дышали мне в затылок, ладно?

Льюис подумал, кивнул и закрыл дверь.

Ленгтон покрутил в пальцах карандаш и посмотрел на часы. Минут через пять он вышел из кабинета.

В хэмпширском участке было всего четыре камеры, оборудованные в полуподвале. Там обычно держали пьянчужек и мелких воришек, поэтому они были совершенно пустые, холодные и вечно пахли сыростью, рвотой, мочой и хлоркой. Двери в камерах были старые, из толстых стальных листов с окошком посредине, чтобы дежурный офицер мог наблюдать за заключенными. Пониже было еще одно окно — через него подавали подносы с едой. Стены были грязно-зеленые, каменный пол — темно-красным. Все четыре камеры никак нельзя было назвать уютными.

Ленгтон взял с собой блокнот, в который записывал все свои предыдущие разговоры с Верноном.

На доске у двери камеры Вернона мелом была написана его фамилия и время прибытия. Ленгтон нарочито громко отодвинул задвижку и заглянул через дверное окошечко в камеру, так чтобы была видна лишь половина его лица.

— Надо поговорить, — начал он.

— Давно пора. Что вообще творится-то? Мне нужен адвокат, потому что здесь все неправильно делается. Вы права не имели привозить меня сюда и бросать в этот обезьянник!

— Чаю тебе не давали?

— Не хочу я никакого чаю! Я хочу знать, что здесь творится! Для чего меня привезли?

— Поговорить.

— Мы с тобой уже наговорились. Больше ни слова не скажу без законного представителя.

— Мне нужно, чтобы ты ответил на кое-какие вопросы.

— На какие еще? Что ты вокруг да около ходишь?

Ленгтон закрыл окошко, лязгнул задвижкой и громко сказал Льюису:

— Ладно, пусть сидит, зреет. Я утром приду.

— Вы меня здесь не оставите!

Ленгтон заговорил громко, так чтобы Вернону было слышно:

— Давай поищем ему адвоката, сегодня, скорее всего, уже поздно, может, завтра найдем. Постараемся выйти на того, кто с ним уже работал.

Вернон забарабанил кулаками в дверь:

— Эй, слушайте! Выпустите меня! Я свои права знаю!

Ленгтон взглянул на Майка и улыбнулся, оба промолчали.

— Ты не ушел еще, сволочь?

Вернон стучал по двери ладонями и кулаками, потом швырнул в нее матрасом. Похоже, он хотел отодвинуть кровать, но не сумел — ножки привинчивались к полу. В ярости он навалился на дверь всем телом, раздалось несколько глухих ударов.

Потом стало тихо — он как будто прислушался, что там, за дверью, и спросил:

— Вы тут?

Ленгтон подождал немного и открыл окошко. Уставший, Вернон вел себя уже спокойнее. Он посмотрел на Ленгтона и, чуть не плача, спросил:

— Зачем вы так со мной?

— Да хочу, Вернон, чтобы ты мне кое о чем рассказал.

— О чем, господи, о чем? Мы ведь столько раз уже говорили!

Ленгтон с грохотом захлопнул окошко и запер его на задвижку — он начинал терять терпение. Посмотрев на часы, он недовольно вздохнул.