Число зверя

— Дити, тебя вызывает твой отец. Он на связи через Дору.

— Спасибо, Ая, спасибо, Дора. Папа?

— Дити, ты еще на «Ае»?

— Стою рядом с правой дверцей.

— Ты можешь отыскать мой пистолет с ремнем и кобурой?

— Три минуты назад видела и то и другое.

— Пожалуйста, вынь обойму, проверь, нет ли патрона в патроннике, и захвати сюда, когда принесешь эти наши шампуры.

— Для постоянного клиента — все, что будет угодно.

Я двинулась вперед, повесив кортик на портупее через плечо, саблю на портупее через другое, так что портупеи скрещивались у меня между грудей, и сунув куда-то в середину пистолет, в кобуре на ремне, который оказался слишком велик для моей талии. В оставшихся свободными руках — одна из них была почти чистой — я несла свой наряд.

Папа сказал:

— Почему ты так долго? Я обещал Лазарусу, что передам ему это вовремя. Теперь мне придется бежать рысью. В парад-ном-то мундире.

Я сказала ему, что задержалась — надо было доиграть гейм.

— Извини, у меня тоже есть дела.

Элизабет обтерла меня влажным полотенцем, высушила, напудрила, нарисовала мне брови, налепила ресницы и кудахтала надо мной целых девять минут, а потом осторожно надела на меня снова мой наряд.

— Эти материи обычно не снимают и не надевают снова — их просто носят, пока не смоют под душем. Даже капля воды проедает ее, как кислота. Смотри, не капни на нее бульоном.

У приборов лежали карточки, указывавшие, где кому садиться. Но до назначенного часа оставалось еще две минуты, Шельмы еще не было, и мы ждали ее стоя. Пришли Лаз-Лор и сели — в точно таких же нарядах, как и мы с Либ, — и в точности по фигуре, никакой импровизации. Брат что-то тихо сказал им, и они встали. Лазарус был в невероятно старомодной парадной форме — бриджах с гамашами и гимнастерке со стоячим воротничком, на поясе у него был папин пистолет.

Все наряды, кроме папиного, выглядели новенькими, словно с иголочки. Мне показалось, что для Лазаруса форму шили на заказ.

Как только у меня в голове щелкнуло двадцать часов, прозвучала фанфара (это была Дора), которая призвала нас к вниманию. Во всяком случае, на мужчин и на Либби она подействовала именно так, поэтому и я вытянулась в струнку. Лаз-Лор, поглядев на брата, тоже последовали его примеру.

От каждой из дверей, обрамленных арками, в зал вели три ступени с небольшой площадкой наверху, чтобы не упасть. Папа с Зебадией поднялись по этим ступеням и встали напротив друг друга (мне пришло в голову, что Зебадии идет парадная форма, — я никогда его в ней не видела). Папа скомандовал:

— Сабли наголо!

Они скрестили клинки над головой. Лазарус озадаченно взглянул на них, вынул пистолет из кобуры й четким движением прижал к груди.

Дверная арка была закрыта портьерой; мы вошли с противоположной стороны. Снова прозвучала фанфара и барабанная дробь (опять Дора), портьера раздвинулась — и перед нами предстала Шельма, показавшаяся нам высокой (для своего роста) и величественной. Ее молочно-белая кожа светилась в лучах прожектора на темно-синем полуночном фоне. Она была так прекрасна, что у меня захватило дух.

Под звуки «Адмиральского марша» в исполнении невидимой Доры наш изящный командор прошествовала вниз по ступенькам. (Это должен был быть «Адмиральский марш»; позже папа сознался, что напел Доре марш, которым встречают генералов, и велел сочинить что-нибудь в этом роде.)

Дойдя до стола, тетя Хильда не села, а встала рядом со своим стулом. Ни папа, ни муж не двинулись с места, они только опустили клинки. Как только Хильда остановилась и повернулась к нам, папа скомандовал:

— Сержант Бронсон! Вперед марш!

Лазарус вздрогнул, как будто от удара, сунул пистолет в кобуру и строевым шагом двинулся вперед, делая крутые повороты у углов стола. Оказавшись напротив Хильды, он остановился — наверное, она дала ему какой-то знак.

Дора еще раз сыграла фанфару, и тетя Хильда певучим голосом произнесла:

— Друзья, сегодня нам оказана большая честь!

Четырежды пропели трубы и пробили дробь барабаны, портьера раздвинулась — и снова луч прожектора высветил белую кожу, на этот раз на темно-зеленом фоне. В дверях стояла Морин в длинных черных чулках, круглых зеленых подвязках, черных туфлях на невысоком каблуке, с распущенными длинными рыжими волосами.

Морин стояла в самой древней и самой красивой скульптурной позе: левое колено чуть согнуто, вес перенесен на правую ногу. Корпус чуть откинут назад, так, что видны полные груди со сморщенными сосками. На лице у нее была счастливая улыбка.

Она стояла неподвижно, пока не кончился марш, а потом, в наступившей тишине, протянула руки вперед и позвала:

— Теодор!

«Сержант Бронсон» без чувств повалился на пол.

47. «НИКАКИХ «ЗАВТРА» НЕ БУДЕТ» ЗЕВ:

Зря Шельма устроила такое Лазарусу. Ветерана шестнадцати войн и Кощей знает скольких схваток не годится ставить в такое положение, когда у него кровь отливает от головы и он грохается в обморок.